Снова руки задвигались, и туловище приподнялось, но ноги не двигались.

— Не могу, — сказал Меус.

Адамс приблизился и, нагнувшись к нему, сильно ущипнул его за бедро.

— Вы чувствуете, когда я вас трогаю?

— Нет.

Адамс проделал то же самое с другим бедром.

— А это чувствуете?

— Нет.

— Лежите здесь, — сказал Адамс.

Он отворил дверь и вышел в ночную тьму. Минуту спустя он возвратился: за ним два носильщика внесли Берселиуса.

Больной к этому времени успокоился; припадок бешенства прошел, сменившись тупым бормотанием, и он лежал на руках у носильщиков, пассивный, как куль муки, в то время как Адамс освещал им лампой путь в спальню. Здесь они уложили его на постель, потом, под надзором Адамса, принесли Меуса и опустили его на вторую кровать.

Адамс простоял с минуту с лампой в руке, глядя на Меуса. Гнев его улегся, ибо он отомстил за туземцев Прудов Безмолвия.

Он голыми руками причинил преступнику худший вред, нежели можно было причинить огнем и мечом.

Испуганный жалостью, которую читал на лице Адамса, невыразимо испуганный тем неведомым, что приключилось с ним, лишив его жизни, начиная с пояса и кончая пальцами ног, Меус шевелил губами, но не мог издать ни единого звука.

— У вас спина сломана, — сказал Адамс в ответ на его взгляд.

Затем обратился к Берселиусу.

* * *

В полдень полил дождь. Начался он с удара грома, казалось, потрясшего основы Вселенной. Адамс, выбившись из сил, сидел у стола в общей комнате и курил табак, отысканный им в жестянке на полке, прислушиваясь к бреду Берселиуса, как вдруг грянул гром, от силы которого даже лампа задребезжала на столе.

Меус, все время молчавший после вынесенного ему смертного приговора, вскрикнул от неожиданности; но Берселиус остался безучастным — он охотился на слонов, под палящим солнцем, в стране еще более обширной, нежели слоновая пустыня.

Адамс встал и подошел к двери: до сих пор не упало еще ни капли дождя. Он прошел двором к стене и принялся смотреть в темноту. Ночь была черна, как черное дерево, и за стеной слышались голоса перекликавшихся солдат.