Но наиболее замечательным был звук ветра. Он пролетал над лесом, взлетал вверх по склону, проносился вокруг «гостиницы» с протяжным, размашистым «га-а-а-а» и, всхлипнув раза два, замирал внизу под склоном и над лесом и где-то далеко-далеко на востоке, там, где дожидался его Килиманджаро, увенчанный звездным светом на своем престоле под звездами.

Но вскоре он почти окончательно замер, задушенный зноем ночи. Сильные порывы, от которых пламя лампы вытягивалось чуть не вовсю вышину стекла, сменились легчайшим дуновением. И Меус, прислушиваясь, уловил доносящийся с этим дуновением звук «бум-бум», — еле слышно, как если бы кто-то не спеша ударял по барабану.

— Бум-бум.

В ближайшей части леса поселилась большая горилла, скитавшаяся там, как нечистый дух. По всей вероятности, она забрела сюда из лесов западного берега, изгнанная своими сородичами — почем знать? — за какое-либо преступление. Она изредка попадалась на глаза туземцам форта, и они знали, что она стара и седа. Теперь она стояла одиноко в лесной мгле, под навесом из листьев, и била себя в грудь и топтала смоквы под ногами, возвышаясь выше самого огромного человека и ударяя себя в гордом сознании своей силы.

— Бум-бум.

Волосы становятся дыбом от этого звука, когда знаешь его происхождение, но Меуса он не смутил. Внимание его было чересчур поглощено составлением отчета, чтобы предаваться игре воображения; тем не менее этот зловещий барабанный бой подействовал на его подсознание, и, сам не зная почему, он встал из-за стола, вышел к крепостной стене и стал смотреть в темную даль.

На небе не было ни единой звезды. От горизонта до горизонта протянулась густая пелена туч, и ветер в тот миг, когда Меус спустился с веранды в темноту, окончательно умолк.

Он остановился, вглядываясь в потемки. Можно было рассмотреть очертания леса, сгорбившегося и приникшего к земле черной массой в окружающей его темноте. С неба не падало ни единого луча света, и время от времени доносился звук барабана:

— Бум-бум.

Затем и он умолк, и мимо Меуса пролетела летучая мышь так близко, что волосы его всколыхнулись от ее полета. Он отмахнулся от нее и, возвратившись в дом, снова уселся за работу.

Но ночь готовила ему новые звуки и неожиданности. Он не просидел пяти минут, когда из темноты прозвучал голос, при звуке которого он уронил перо и стал прислушиваться.

То был голос европейца: он кричал, хохотал и неистовал, и Меус внезапно вцепился руками в стол. Он узнал голос Берселиуса.

Берселиус, который находился за сто миль отсюда, в стране слонов!

Меус услыхал собственное свое имя. Оно принеслось к нему из потемок, сопровождаемое взрывами хохота. По двору прозвучали быстрые шаги, и пот выступил у него на лбу и дыхание занялось в груди, когда огромная фигура одним скачком перескочила через веранду и остановилась на пороге, неподвижная, как статуя.