Но Адамс ничего не знал о мучившем Берселиуса наваждении и не мог оценить полного значения этих слов.

Главное для него было то, что он получил разрешение действовать и обещание финансовой поддержки, без которой личная инициатива бессильна.

Он решил действовать; решил не жалеть ни денег Берселиуса, ни своего времени.

Но решение человека ограничивается рамками обстоятельств, а в эту самую минуту обстоятельства подготавливали и репетировали последний акт драмы Берселиуса.

XXXVII. БЕРСЕЛИУС ВИДИТ СВОЕГО ДВОЙНИКА

XXXVII. БЕРСЕЛИУС ВИДИТ СВОЕГО ДВОЙНИКА

На другое утро после разговора с Адамсом Берселиус вышел из дома и направился пешком к авеню Великой Армии.

Даже в его походке замечалась перемена. В прежнее время он двигался быстро с высоко поднятой головой и зорко поглядывал вокруг. А теперь казалось, будто на его плечи внезапно опустилось бремя пятнадцати лет жизни и согнуло его стан и замедлило поступь. И в самом деле, он нес самое тяжелое бремя, какое только может нести человек, — самого себя.

Нести того, кто умер, и с кем, однако, приходится жить! Нести бремя прошлого, то и дело прорывающегося в сновидения!

В нем кипели беспокойство, раздражение и досада. Все, что имело отношение к тому, другому человеку, даже нажитые им деньги, построенный для себя дом, занятия, которым он предавался, — все углубляло это чувство возмущения и досады. Он уже задумал было нанять другой дом в Париже, но теперь, шагая по улицам, начинал сознавать, что весь Париж для него один дом, каждый угол которого принадлежит прошлому того, другого.

Дойдя до Елисейских Полей, он крикнул фиакр и отправился к своему поверенному Камбону, на улицу Артиль.

Берселиуса провели в гостиную, убранную в тяжеловатом вкусе богатой французской буржуазии.

Вскоре появился и сам хозяин, полный бледный господин в золотых очках и туго застегнутом сюртуке, с красной розеткой Почетного Легиона в петлице.

Камбон знал Берселиуса много лет. Они были приятелями, и даже больше того, ибо Берселиус поверял ему самые конфиденциальные свои дела.

— Итак, вы возвратились, — начал поверенный. — Я видел о том заметку в «Echo de Paris», и именно сегодня готовился доставить себе удовольствие навестить вас. А как поживает мадам Берселиус?

— Она в Турвиле.

— Помнится, вы намеревались отсутствовать целый год.

— Да, но нашей экспедиции наступил конец.

Берселиус рассказал в нескольких словах о разрушении лагеря, умолчав, однако, о своем ранении, и жирный невозмутимый Камбон слушал его, наслаждаясь рассказом, как ребенок. Он никогда не видал слона иначе, как в зверинце. Корова, и та обратила бы его в бегство. Грозный в зале суда, в жизни он был тише воды, ниже травы, и рассказ Берселиуса обладал для него притяжением сильного для слабого и свирепого для кроткого.