– Вот здесь он и шел, по этой тропе, – сказал Пунгуш, шагая впереди Марка, и с мастерством прирожденного актера изобразил Джона Андерса, его запинающуюся походку, его сутулые старческие плечи.

Если Марк закрыл бы сейчас глаза, он бы точно увидел дедушку таким, каким много раз видел его прежде.

– Вот здесь он свернул с тропы. – Пунгуш оставил звериную тропку и двинулся по узкому руслу высохшего ручья.

Под ногами обоих скрипел белый как сахар песок. Пройдя полмили, Пунгуш остановился и указал на один из валунов, до блеска отполированных водой:

– Вон там он присел и отложил винтовку в сторону. Раскурил трубочку.

Пунгуш повернулся и вскарабкался на крутой берег ручья.

– Когда он курил, в долине появился четвертый. Пришел, как охотник, бесшумно, и двинулся по отчетливому следу старика. – Пунгуш использовал зулусское слово, передающее уважительное отношение к старшему: «игзегу».

– Погоди-ка, Пунгуш, – нахмурился Марк. – Говоришь, четвертый? У меня в голове все перепуталось. Перечисли-ка мне всех по порядку.

Они присели на корточки. Пунгуш взял рожок с табачком, насыпал немного себе на ладонь и протянул рожок Марку, но тот отказался, и зулус, по очереди закрывая большим пальцем ноздри, втянул красный порошок. Зажмурившись, с наслаждением чихнул и только после этого продолжил:

– Старик, твой дедушка, игзегу.

– Это один.

– Потом еще один старик. Голова лысая, на подбородке тоже волос нет.

– Это два, – сказал Марк.

– Потом еще молодой человек, с очень черными волосами, он все время смеялся и шагал шумно, прямо как стадо буйволов.

– Да, это будет три.

– Вот эти трое пришли в долину вместе. Они вместе охотились, ночевали тоже вместе под дикими смоковницами.

Пунгуш, значит, говорит про отца и сына Грейлингов, которые под присягой давали письменное показание ледибургскому судье. Иного услышать Марк и не ожидал.