Когда львица наконец встала, ее морда и шея превратились в окровавленную маску, шкура пропиталась липкой кровью.

Ярость ее еще не вполне улеглась, хвост бился из стороны в сторону, но длинным проворным языком она уже облизывала морду, недовольно поднимая верхнюю губу и рыча от незнакомого сладковатого вкуса крови. Она тщательно отерла морду лапами, затрусила обратно к детенышу и долгими движениями длинного языка облизала и его тоже.

Изуродованное тело Марион лежало там, где его оставила львица, почти до заката, пока туда не пришли жены Пунгуша.

Марк с Пунгушем пересекли реку уже в темноте: в лунном свете песчаные отмели казались призрачно-серыми, а сама круглая белая луна ясно отражалась в зеркальной поверхности заводи рядом со стоянкой. Когда они переходили ее вброд, отражение разбилось на тысячи светлых осколков, как упавший на каменный пол хрустальный стакан.

Поднимаясь на крутой берег, они вдруг услышали в ночи скорбные, траурные вопли и причитания зулусских женщин. Мужчины невольно остановились, потрясенные и напуганные.

– Вперед! – крикнул Марк и освободил одно стремя.

Пунгуш ухватился за кожаный ремешок, и Марк так резко пустил Троянца с места в карьер вверх по склону, что зулус едва удержался на ногах.

Женщины успели разжечь костер; языки пламени отбрасывали причудливо дрожащие желтые отсветы и порождали жуткие пляшущие тени.

Все четыре сидели вокруг обернутого в шкуры тела.

Когда мужчины вбежали в освещенный костром круг, ни одна из них не подняла головы.

– Кто это? – крикнул Марк. – Что случилось?

Пунгуш схватил старшую жену за плечи и стал трясти, желая прервать истеричные вопли, а Марк нетерпеливо шагнул к свертку и поднял край шкуры.

Всего секунду, в ужасе выпучив глаза, он смотрел на то, что лежало перед ним, ничего не понимая и не узнавая, но вдруг кровь отхлынула с его лица, Марк резко повернулся и бросился в темноту. Там он упал на колени, и изо рта его хлынула горькая рвота.

Завернув тело жены в брезент, уложив в коляску мотоцикла и закрепив крепким шнуром, Марк отвез Марион в Ледибург.

На время похорон он оставался в городе и был вынужден выслушивать упреки и обвинения убитых горем родственников:

– Зачем ты только потащил ее с собой в этот проклятый буш…

– Зачем оставил ее одну…

– И зачем только ты…