Она пошла дальше, стараясь не удаляться от обрывистого речного берега.

Вдруг совсем близко раздалось шипение, и сердце ее снова сжалось. Сначала она подумала, что это змея из той породы гадюк с желтыми и коричневыми пятнами на толстом теле и с плоской чешуйчатой головой, которые шипят так громко, что их прозвали «пыхтящими гадюками».

Она попятилась, внимательно вглядываясь в заросли ольхового подлеска, откуда слышался этот звук. Там кто-то шевелился, но прошло несколько секунд, прежде чем она поняла, кто это.

В пятнистой тени густых зарослей, прижавшись всем телом к земле, лежал львенок, и детские пятна на его шкурке прекрасно сливались с покрытой сухими листьями и перегноем почвой.

Львенок уже усвоил первый урок искусной маскировки: он лежал совершенно неподвижно, шевелились только два круглых пушистых уха. Слегка подрагивая, они двигались то вперед, то назад, прекрасно передавая эмоции и намерения животного. Широко раскрытыми круглыми глазами львенок внимательно следил за Марион; взгляд его еще не приобрел той свирепой желтизны взрослого льва, глазки львенка были подернуты туманной голубизной, как у котенка. Усы его свирепо топорщились, а движущиеся ушки посылали Марион самые противоречивые сигналы.

Вот он прижал уши к черепу: «Еще один шаг – и я разорву тебя на клочки».

Расставил их в стороны: «Еще один шаг – и я умру от страха».

Уши встали торчком и развернулись вперед: «Да кто ты такая, черт бы тебя побрал?»

– Ой! – воскликнула Марион. – Какой же ты хорошенький!

Она поставила корзинку на землю, присела на корточки и протянула руку.

– Кис-кис-кис, – тихонько позвала она. – Иди ко мне, дорогой. Ты остался совсем один, да, бедная крошка?

Она медленно подвинулась вперед, продолжая его уговаривать:

– Киска, не бойся, никто тебя не тронет, маленький мой.

Львенок засомневался и насторожил ушки, его явно разбирало любопытство, но взгляд все еще выдавал нерешительность.

– Значит, ты остался совсем один? Хочешь, пойдем со мной, будешь жить с нами, играть с моим ребеночком?

Она подвигалась все ближе, и львенок предостерег ее нерешительным, виноватым шипением.

– Какие же мы мордастенькие, какие мы злые, – сказала Марион, сидя на корточках уже в трех футах от детеныша. – Как же отнести-то тебя домой? Влезешь ли ты в корзинку?

Львица тем временем тащила через русло реки второго детеныша, а за ней бодро бежал по песку самый смелый из всех. Однако, добравшись до мелкого потока и потрогав лапой воду, он растерял всю свою храбрость: вода показалась ему холодной и мокрой; он сел на песок, и из глаз его покатились горькие слезы.