Михайла перекрестился. Все трое несколько минут помолчали.

– Значит, пятый «иван», которого на совести Соньки считают, это и есть Червонец?

– А кому больше быть? – вздохнул Михайла. – Пока Сему Блоху не засекли, каторжанская головка к Соньке человечка своего прислала. Велено было ей две трети «слама» – так у нас деньги, добычу называют – каторге отдать. Тогда бы ее за Червонца простили. Сонька вилять начала: рада бы, мол, поделиться, да нечем! Мол, кто-то подсмотрел, как она «слам» прятала – да и украл. Дала ей каторга две недели срока. А тут Блоху засекли до смерти – каторга все поняла, Соньке приговор свой вынесла. И она все поняла – вот и пошла во второй побег. Налегке пошла, без «казны» своей. Народишко говорил – нарочно открыто пошла, чтоб поймали: ей же за околицу Александровского поста нельзя было без специального дозволения… А тут – днем, на глазах у всех, побежала к морю! Ну, догнали ее караульные, спрашивают: куды собралась? В бега, говорит… Ну, ее и взяли.

– Глупо, наверное! – передернул плечами Агасфер. – Отдала бы, сколько просят – жила бы спокойно. Награбила-то не меньше ста тысяч – у одного Никитина больше пятидесяти. Всем бы хватило, и ей в том числе…

– Тут вы ошибаетесь, Берг! – заговорил Ландсберг. – У каторги законы суровые, но справедливыми их не назовешь. И Сонька это знала! Сначала бы две трети отдала, потом с остальным пришлось бы попрощаться. И вторая ваша ошибка: только ассигнациями у нее было больше 150 тысяч. Плюс золото – приисковое и краденые драгоценности, которые то ли Никитин, то ли Юровский скупал.

– Господи, а точную сумму-то вы откуда знаете, Ландсберг?

– Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, друг мой!

Агасфер испытующе поглядел на собеседников. Получается, Сонька показательный побег устроила, чтобы поймали: за второй побег плети полагались и одиночная камера. От каторги, выходит, решила спрятаться…

– Ну, хорошо. Стало быть, высекли ее и в камеру? – допытывался Агасфер.

– Не сразу. Месяц после комлевских «ласк» отходила, – хмыкнул Михайла. – Там, в лазарете, говорят, и с Богдановым сговорилась – чтобы в охранители пошел к ней. Докторов уговорила Богданова отпустить – смирным он стал к тому времени. Под ее ответственность, стало быть… А ее после лечения начальство возьми да и в одиночку определи. С кандалами, на три года!

– Четырех месяцев только и не досидела до полных трех лет, – вставил Ландсберг. – Прибыл к нам тогда его высокопревосходительство генерал-губернатор Гродеков. По тюрьмам с ревизией прошел. Соньку в кандалах увидел – и в крик: что, мол, с ума посходили? Женщину в кандалы?!