– Не продолжайте, господин полковник! Я умею быть благодарным, поверьте. Если произойдет непоправимое – родители Новицкого получат пожизненный пенсион! Даже в случае моей смерти. Будьте покойны – и насчет вашего первого условия, и насчет…

Витте замялся:

– Послушайте, Владимир Николаевич, ради бога простите, но… Может быть, вы примете…

– Ваше высокопревосходительство! – в голове Лаврова зазвучал металл. – Я, кажется, не давал вам повода оскорблять меня предложением мзды за искренний порыв души! Не заставляйте меня взять свое предложение обратно…

– Молчу, молчу, Владимир Николаевич! Ради бога – простите еще раз.

– Подпоручик явится к вам для представления завтра, в это же время, ваше высокопревосходительство. Ну а засим – честь имею. Провожать меня не надо, ваше высокопревосходительство – дорогу к выходу я найду!

– Все-таки обиделся, – пробормотал вслед ему Витте, грозя сам себе кулаком в зеркало. – Старый дурень! До седых волос дожил, а благородные порывы души распознавать не научился…

⁂

Против ожидания генерала Трепова, работники в царских теплицах все же были. Несколько садовников в фартуках что-то подрезали в виноградном отделении, другие носили и подсыпали под фруктовые деревья конский навоз. И под крышей теплицы возились плотники – уплотняя рамы, заменяя кое-где многочисленные стекла. При виде генерала в парадном мундире все разговоры и оживленная перекличка под стеклянным куполом разом смолкли.

Фыркнув в густые усы – то ли от негодования, то ли от сладковатого теплого навозного духа – Трепов, не глядя по сторонам, зашагал по засыпанным морским песком дорожкам, ища место побезлюднее.

К счастью, полковник Герасимов не заставил себя ждать, и появился в теплицах за несколько минут до назначенного генералом времени. Оглядевшись и заметив массивную генеральскую фигуру, Герасимов поспешил к нему, прикрывая нос шелковым платком.

– Что, Александр Васильевич, от навоза носик свой благородный прячешь? В говне человечьем всю жизнь по локоть копаешься, а от навоза с царских конюшен рыло воротишь? Потерпи, полковник, потерпи!

– Да я ничего, ваше высокопревосходительство, – Герасимов поспешно скомкал и спрятал платок. – Продуло, должно, где-то…

– «Продуло»! – передразнил Трепов. – Смотри, как бы тебя от моих новостей поносом не пронесло! Ладно, слушай, полковник: Ноздря[192] отбывает из Петербурга уже девятого июля. Я, чтобы нам с тобой долго не ходить вокруг да около, дал Дубровину команду подобрать исполнителя. Денег ему дал и еще пообещал дать, коли не оплошает его человечек. Не своих, как сам понимаешь: из Кабинетских денег его величества[193].