Выход либералы нашли простой и для них очевидный — экспроприировать собственность врага. Со времен маркиза де Помбала масоны смертельно враждовали с духовенством. Еще когда новая власть контролировала лишь Азорские острова, Моузинью да Силвейра закрыл там монастыри и конфисковал их имущество.

Утвердившись на континенте, либеральное правительство продолжило эксперимент в общенациональном масштабе. 28 мая 1834 года, через день после подписания Мигелом капитуляции в Эвора-Монте, министр юстиции Антониу де Агиар подписал декрет об упразднении мужских религиозных орденов, их учебных заведений, любых иных принадлежавших им учреждений и национализации их имущества[190].

«Их сохранение несовместимо с цивилизацией и веком света, а также с политической организацией, подходящей народам» — так министр объяснил необходимость своего декрета в докладе, представленном Педру IV.

В стране насчитывалось почти 600 монастырей. Некоторые были основаны еще во времена Вестготского королевства, за полтысячи лет до образования Португалии, но это не спасло их от закрытия, земли — от конфискации, а обитателей — от изгнания на все четыре стороны.

Не избежал печальной участи и знаменитый лиссабонский монастырь Ордена Иеронимитов, где находится усыпальница королей. Оказавшись на улице, священнослужители были вынуждены зарабатывать на пропитание. Чтобы выжить, монахи стали торговать своими знаниями и умениями. В 1837 году они продали рецепт сливочного десерта из слоеного теста владельцу фабрички по переработке сахарного тростника, приютившейся по соседству с монастырем.

Вифлеемские пирожные (Pasteis de Belem), названные в честь прихода, где расположен храм, стали неотъемлемой частью португальской кухни и туристического Лиссабона. Ежедневно историческое кафе продает тысячи порций монастырского лакомства, рецепт которого по-прежнему держится в строжайшей тайне.

Антониу де Агиар следовал в русле просвещенной политики Педру IV. Король-император с самого начала зарекомендовал себя противником духовенства. Он выслал из страны папского нунция, лишил священнослужителей привилегий и не возражал против экспроприации монастырского имущества.

Целью национализации либералы объявили возврат народу «национального достояния». Предполагалось, что в результате конфискации монастырского имущества не только пополнится казна, но и получит мощный импульс сельское хозяйство.

На деле получилось наоборот. Монашеские деньги исчезли в жерновах разбухшего государственного аппарата, не оставив заметного следа, а монастырские земли запустели. Формально их мог приобрести любой желающий. Но бедные крестьяне, нуждавшиеся в наделах и жаждавшие их обрабатывать, деньгами и связями не располагали, а богатые либералы и крупные компании, имевшие необходимые средства, земледелием заниматься не собирались.