Всеслав кивнул. Ширяй поднялся, подошел к нему и передал – из руки в руку. И отступил, склонил голову, смотрел исподлобья, а на колени он уже не опускался. Всеслав пальцы разжал…

Свет! Не поганский – Божий свет, лампадка негасимая. Когда Георгий уходил, он взял с собой лишь только этот камешек, дар Олафа… Всеслав чуть повернул ладонь – и свет еще ярче взыграл; ведь полдень, князь, и сын твой жив, а когда Лепке приходил, то камешек был тускл, ибо тогда и ночь была и Ратибор был мертв… А свет какой! Как небо ясное – там, высоко-превысоко! И этот свет будет вести тебя, с ним не заблудишься, а если даже вдруг возьмут тебя сомнения, зачем идти, куда идти и надо ли… Нет, не возьмут! Ведь когда Олаф дарил этот камешек, он Ратибору говорил: «На том пути, который меня ждет, еще никто не заблудился». А после так оно и было! Торир нанес ему удар копьем – в живот, ниже кольчуги. А Кальв, сын Арни, подскочил… Вот так крестный ушел – с мечом! А ты…

Давыд громко сказал:

– Не верь ему, отец.

И Глеб, и Ростислав, даже Борис – молчали, они были с Давыдом заодин. Всеслав сжал кулак и разжал, свет заливал ладонь…

Вновь сжал. Сказал растерянно:

– Сыны мои! Ваш брат – живой. Вы что, не рады?!

А они… Молчат! Вот каково! Вот также, помнишь, и отец спросил: «Ты что, не рад?!» Так то было, когда твой брат исчез, а тут – их брат явился!..

А вот не дышалось уже, не смотрелось! Да и зачем дышать и на кого смотреть?! Георгий жив, в субботу будет здесь, и сыновья примут его, а после выйдут – уже впятером – и вече им покорится. Ведь покорится же! А пусть даже и нет, не покорится, что с того? Пусть только они будут заодин, и чтобы между ними никто нож не бросил, чтобы даже тени не было! Вот лишь о чем молю я тебя, Господи! Чтобы тени между ними не было, а землю разве можно отобрать? Земля, как срок придет, сама к себе зовет, а больше земли и не надо. Вот как Антоний – жил же ведь, и счастлив был, еще меня жалел, поддерживал да наставлял…

Борис сказал:

– Надо идти к Любиму. Пусть выдаёт гонца. Не к нему был гонец.

– Не к нему! – подхватил Ростислав. – Пойти и взять!

– А вече? – спросил Глеб. – А Свияр?

– Свияр! – Давыд только рукой махнул и встал из-за стола. – Возьмем Любима, будет и Свияр. Сам прибежит! А то вон снова затаился. Пес!

– Пес и есть! Все псы!

– Псы! Псы!

И встали сыновья, пошли из гридницы. Ростислав взял Ширяя, мотнул, поволок – тот хоть бы трепыхнулся. В дверях Давыд остановился, зло сказал:

– Будет вече, отец; нынче будет! Свое возьмем и братово обговорим. Чтобы было с чем его встречать. А то придет, поди, босой. Х-ха!