А может, это вовсе не Она?.. Да, не Она. Она давно уже ушла, Игната увела. А кто же тогда там, за печкой? Всеслав подался вперед, прошептал:

– Бережко!.. Бережко!..

Но тот молчал, не отзывался. И это немудрено, радостно подумал Всеслав, ведь день сейчас, и скоро полдень, совсем скоро, а может быть, и уже наступил, у них об эту пору самый сон… Но все равно – уже намного громче, в полный голос – Всеслав повторил:

– Бережко! – и еще: – Бережко!..

Молчок. Вот как его сморило! Всю ночь, поди, ходил, искал, да так и не нашел! И Всеслав засмеялся – чуть слышно. Вот это добрый знак, если Бережко спит. Ведь кабы что, он разве бы уснул?! Он бы пришел и встал вон там, у сундука, шапку снял и сказал, а то и прокричал: «Всеславе! Уходи, зажился ты!..»

Да, там бы и стоял, при сундуке. А в сундуке, на самом дне, в Альдонином платке, увернуты семь бобовых стручков – седмь помазков; ты их прямо здесь, на подоконнике, сушил лет пять тому назад, а то уже и семь… Нет, только пять. Это когда Никифора брат Святополк возвел в митрополиты, когда все поклонились, а ты нет. Тогда ты был смел на словах! А на делах… Ведь чуял – взял великий грех, и оттого и положил седмь помазков, чтобы всегда были под рукой, чтобы если вдруг тебя соборовать – а вот они!.. А полдень, князь, уже пришел, и что теперь тебе Любим, с Любимом сыновья управятся, а о своей душе ты сам должен побеспокоиться… Гонца! К Ионе! Князь!..

Всеслав горько усмехнулся, встал. Прошел к божнице. Опустился на колени. Пресвятый Боже! Я твой раб. Твой червь. Я…

Пусто. Ничего. Всеслав поднял голову. Лик черен, ничего не видно… Лгала Она! Я верую! Я…

Пусто. Навернулись слезы. Плачь, сын, завидую тебе…

Земной поклон! Земной поклон! Земной поклон! Земной…

Так и застыл. Душа моя, солнце мое, грешил я, ох грешил, но перед тобой – больше всех…

Тьма. Это хорошо, что тьма. Зачем слепому свет? А встать нет сил – так и вставать зачем?! Придут, а ты – перед божницей! В шапке и с мечом. Лепо…

Ох-х, грех какой! В последний час – и то о чем ты, князь?! Да, видно, больше тебе не о чем. Встань, не юродствуй, не позорь себя. Пуста душа – так и не кланяйся. Встань!

Встал. То ходил по горнице, а то сидел на ложе. А то опять ходил, смотрел в окно – и время шло, никто не возвращался, двор был пуст… и ты опять склонялся пред божницей…

Но лик не принимал тебя и не внимал тебе, лик черен был…

И ты опять вставал, опять ходил, а голова была пуста, совсем пуста…

Ты сел на ложе…

И вдруг услышал: топот! Скачут! И вот совсем уже подъехали, взбежали по крыльцу… Трое взбежали!.. Идут… Шум в гриднице; Борис что-то сказал…