С одной стороны, эти цифры как будто бы не относятся к делу, поскольку главной функцией подобных корпораций являлось “расширение рынков за пределы государственных границ”, т. е. стремление к независимости от государства и его территории. Многое из того, что статистика (которая все еще в основном собирается в разных странах отдельно) считает экспортом или импортом, на самом деле представляет собой внутренний товарооборот в рамках транснационального объединения. В качестве примера можно привести компанию General Motors, осуществлявшую свою деятельность в сорока странах. Все это, естественно, способствовало концентрации капитала – тенденции, известной еще со времен Карла Маркса. К 1960 году было уже подсчитано, что торговые сделки 200 крупнейших фирм несоциалистического лагеря составляли 17 % валового национального продукта этих стран, а к 1984 году они, как предполагалось, должны были достичь 26 %[84]. Большинство таких транснациональных корпораций размещались в зажиточных “развитых” государствах. Например, 85 % из 200 лидеров базировались в США, Японии, Великобритании и Германии, а фирмы из одиннадцати других стран осваивали оставшиеся рынки. Однако несмотря на то, что связи этих гигантов с их собственными правительствами были довольно тесными, к концу “золотой эпохи” такие компании едва ли можно было отождествлять с конкретным правительством или государством (по‐видимому, исключение составляли японские и некоторые военные корпорации). Больше не являлось аксиомой утверждение магната из Детройта, впоследствии ставшего американским министром: “Что хорошо для General Motors, хорошо для США”. Да и как это могло соответствовать действительности, когда операции таких компаний в родной стране были лишь операциями на одном из сотни рынков, как, например, в случае Mobil Oil, или на одном из ста семидесяти рынков, как в случае Daimler Benz? Логика бизнеса заставляла международные нефтяные фирмы рассчитывать свою стратегию и политику в отношении собственной страны точно таким же способом, как в отношении Саудовской Аравии или Венесуэлы, а именно с точки зрения прибылей и убытков, с одной стороны, и соотношения власти компании и правительства – с другой.

Тенденция коммерческих организаций – и отнюдь не только немногих гигантов рынка – осуществлять свои сделки, освободившись от контроля государства, стала еще более явной, когда промышленное производство сначала медленно, а затем все быстрее стало перемещаться из европейских и североамериканских стран, зачинателей индустриализации и капиталистического развития, на другие территории. Но развитые страны оставались генераторами роста в “золотую эпоху”. В середине 1950‐х годов они продавали друг другу около трех пятых своего промышленного экспорта, в начале 1970‐х – три четверти. Но затем положение дел стало меняться. Развитые государства по‐прежнему наращивали экспорт своих товаров, но, что более важно, страны третьего мира в значительных масштабах начали экспортировать свою промышленную продукцию в развитые государства. По мере того как традиционные виды экспорта отсталых регионов приходили в упадок (за исключением природного топлива – после революции, произведенной ОПЕК), им пришлось рывкообразно, но очень быстро индустриализовать свою экономику. С 1970 по 1983 год доля стран третьего мира в мировом промышленном экспорте, до этого постоянно находившаяся на уровне 5 %, увеличилась более чем в два раза (Fröbel et al., 1986, p. 200).