Таким образом, новое международное разделение труда начало разрушать старое. Во второй половине 1960‐х годов немецкая фирма Volkswagen создала заводы по выпуску автомобилей в Аргентине, Бразилии (три завода), Канаде, Эквадоре, Египте, Мексике, Нигерии, Перу, Южной Африке и Югославии. Новые отрасли промышленности, созданные в странах третьего мира, снабжали не только разросшиеся местные рынки, но и мировой рынок. Они могли делать это как с помощью экспорта продукции, производимой местной промышленностью (например, текстиля, большая часть производств которого к 1970 году уже переместилась из развитых стран в развивающиеся), так и благодаря включению молодых государств в транснациональный процесс промышленного производства.

Это явилось решающим новшеством “золотой эпохи”, правда, своего расцвета оно достигло несколько позже. Ничего подобного не могло бы произойти, если бы не революция на транспорте и в коммуникациях, в результате которой стало возможно и экономически привлекательно делить производство одного товара между, скажем, Хьюстоном, Сингапуром и Таиландом, доставляя полуфабрикаты по воздуху из одного из этих центров к другому и осуществляя централизованный контроль над всем процессом производства с помощью современных информационных технологий. Главные производители электроники включились в процесс глобализации с середины 1960‐х годов. Производственные процессы теперь осуществлялись не в гигантских ангарах единого предприятия, а по всему земному шару. Некоторые из фирм предпочитали экстерриториальные “зоны свободного производства” или офшорные заводы, которые в это время начали распространяться главным образом в бедных странах, где работали в основном молодые женщины за мизерную плату, и это стало еще одним из способов избежать контроля государства. Один из первых таких центров, город Манаус, расположенный глубоко в джунглях Амазонки, производил текстиль, игрушки, бумажные изделия и электронные часы для американских, голландских и японских фирм.

Все это привело к весьма парадоксальным изменениям в политической структуре мировой экономики. Когда ее операционной единицей стал земной шар, экономические системы национальных государств начали отступать под давлением возникших офшорных центров, в большинстве своем расположенных в небольших или совсем крошечных карликовых государствах, число которых заметно увеличилось после краха старых колониальных империй. К концу “короткого двадцатого века”, по сведениям Всемирного банка, в мире существовала 71 экономическая система с населением менее 2,5 миллиона (18 из них имело население менее 100 тысяч), т. е. две пятых от числа всех политических образований, официально имеющих собственную экономику (World Development, 1992). До начала Второй мировой войны столь незначительные единицы считались экономическими курьезами, неспособными претендовать на статус государств[85]. Разумеется, тогда, как и теперь, они не были в состоянии защищать свою независимость в международных джунглях, однако в “золотую эпоху” стало ясно, что такие государства могут быть не менее, а иногда и более процветающими, чем большие национальные экономические системы, оказывая услуги непосредственно мировой экономике. Отсюда преуспевание новых городов-государств (Гонконг, Сингапур) – расцвет такой формы государственного устройства последний раз наблюдался в Средние века; превращение небольших монархий Персидского залива в главных участников мирового инвестиционного рынка (Кувейт) и множество офшорных прибежищ от законов государства.