Кроме того, с поразительной быстротой росло число женщин, поступавших в высшие учебные заведения, что открывало прямую дорогу к более высокооплачиваемым профессиям. Сразу после Второй мировой войны женщины составляли от 15 до 30 % всех студентов в большинстве развитых стран, за исключением Финляндии, флагмана женской эмансипации, где оно достигло 43 %. Даже в 1960 году ни в одной стране Европы и Северной Америки женщины не составляли половины всех студентов, хотя Болгария (еще одна феминистская страна, хотя и менее разрекламированная) уже почти достигла этой цифры. В социалистических государствах в целом больше поощрялось женское образование (ГДР в этом обошла ФРГ), но в других отношениях их феминистские показатели были неоднородны. Однако уже в 1980 году половину или даже бóльшую часть всех студентов в США, Канаде и шести социалистических странах, во главе которых стояли ГДР и Болгария, составляли женщины, и лишь в четырех европейских странах к тому времени их доля не достигала 40 % (Греция, Швейцария, Турция и Великобритания). Одним словом, высшее образование теперь стало таким же обычным явлением среди девушек, как и среди юношей.

Массовое появление на рынке рабочей силы замужних женщин, у большинства из которых были дети, и быстрое распространение среди них высшего образования начиная с 1960‐х годов создали предпосылки, по крайней мере в развитых западных странах, для мощного возрождения феминистских движений. Безусловно, без учета этих достижений расцвет женских движений объяснить невозможно. Поскольку женщины во многих частях Европы и Северной Америки достигли своей главной цели – добились права голоса и равных гражданских прав в результате Первой мировой войны и русской революции (Век империи, глава 8), феминистские движения оказались на заднем плане даже там, где их не разрушила победа фашистских и реакционных режимов. Они оставались в тени, несмотря на победу антифашистских сил и революции (в Восточной Европе и некоторых частях Восточной Азии), распространивших права, завоеванные в 1917 году женщинами, на бóльшую часть стран, в которых они до этого не признавались, например предоставив женщинам право голоса во Франции и Италии, в странах победившего коммунизма, а также почти во всех бывших колониях и (первые десять послевоенных лет) в Латинской Америке. Там, где вообще проводились выборы, женщины к 1960‐м годам получили избирательные права, кроме нескольких исламских государств и, как ни странно, Швейцарии.

Однако эти изменения произошли не под действием феминистских движений и не оказали никакого особого влияния на положение женщин даже в тех странах, где голосование имело политические последствия. Но в 1960‐е годы произошло резкое возрождение феминизма (сначала не затронувшее главные страны социалистического лагеря), начавшееся в США и быстро распространившееся через развитые западные государства в круги образованных женщин стран зависимого мира. Первая волна феминизма коснулась в основном образованного среднего класса. В 1970‐е и особенно в 1980‐е годы ей на смену пришла политически и идеологически менее специфическая форма женского самосознания. Она получила массовое распространение среди лиц женского пола (современные идеологи настаивают на употреблении термина “гендер”), не охваченных первым натиском феминизма. И тогда женщины действительно стали политической силой, чего прежде никогда не наблюдалось. Первым и, возможно, наиболее ярким примером этого нового вида гендерного самосознания явился протест традиционно пассивных католичек против непопулярных доктрин церкви, что особенно ярко показали итальянские референдумы в пользу разводов (1974) и принятие более либеральных законов об абортах (1981), а затем избрание президентом религиозной Ирландии Мэри Робинсон, женщины-адвоката, имя которой ассоциировалось с либерализацией католической моральной доктрины (1990). К началу 1990‐х годов в некоторых странах при опросах общественного мнения было зарегистрировано резкое расхождение политических взглядов между полами. Неудивительно, что политики начали добиваться расположения нового женского электората, а особенно – левые политики, поскольку упадок “сознательности” рабочего класса лишил партии прежних избирателей.