Этот бум “сначала проявился в отраслях, где покупки производили исключительно девушки, таких как производство блузок, юбок, косметики и пластинок поп-музыки” (Allen, 1968, р. 62–63), не говоря уже о концертах поп-музыки, где они были главными и самыми шумными посетителями. Покупательную способность молодежи можно измерить продажами грампластинок в США, которые выросли с 277 миллионов долларов в 1955 году, когда рок только появился, до 600 миллионов в 1959 году и двух миллиардов в 1973 году (Hobsbawm, 1993, р. xxix). Каждый член возрастной группы от пяти до восемнадцати лет в США в 1970 году тратил по крайней мере в пять раз больше денег на грампластинки, чем в 1955‐м. Чем богаче была страна, тем обширнее был бизнес грампластинок: молодежь США, Швеции, Западной Германии, Нидерландов и Великобритании тратила на них в семь – десять раз больше средств, чем их сверстники в более бедных, но быстро развивающихся странах, таких как Италия и Испания.

Сила свободного рынка облегчала молодежи задачу поиска материальных или культурных символов идентичности. Однако еще резче очерчивала границы этой идентичности огромная историческая пропасть, отделявшая поколение родившихся, скажем, до 1925 года от тех, кто был рожден после 1950 года, – эта пропасть между поколениями родителей и детей стала куда глубже, чем прежде. Большинство родителей тинейджеров остро ощутили ее в 1960‐е и продолжали ощущать позднее. Молодежь жила в обществе, отрезанном от своего прошлого, как это произошло в результате революции в Китае, Югославии и Египте, в результате завоевания и оккупации, как в Германии и Японии, или благодаря освобождению от колониальной зависимости. Она не была отягощена воспоминаниями о прежней эпохе. Кроме опыта великой общенациональной войны, которая на какое‐то время сплотила старых и молодых как в России, так и в Великобритании, у них не было возможности понять то, что пережили их родители, даже если те хотели рассказывать о прошлом, что большинство родителей в Германии, Франции и Японии делало неохотно. Как мог молодой индус, для которого Индийский национальный конгресс являлся лишь правительством, политическим механизмом, понять тех, для кого он был олицетворением борьбы за национальную независимость? Как замечательные молодые индийские экономисты, гордо прохаживавшиеся по коридорам университетов всего мира, могли понять своих собственных учителей, для которых пиком честолюбивых замыслов в колониальный период было обретение тех прав, которыми обладали их коллеги в метрополии?