Во время “золотой эпохи” эта пропасть все расширялась, по крайней мере так происходило до начала 1970‐х годов. Как могли мальчики и девочки, выросшие в эпоху полной занятости, понять опыт 1930‐х годов или, наоборот, как могло старшее поколение понять молодых, для которых работа была не тихой гаванью после штормового моря (особенно если она была подкреплена правом на пенсию), а чем‐то, что можно получить в любое время и бросить в любой момент, когда вдруг вздумается поехать на несколько месяцев в Непал? Этот конфликт поколений не ограничивался промышленно развитыми странами, поскольку резкое сокращение крестьянства создало сходный разрыв между “сельским” и “бывшим сельским” поколениями, поколениями ручного и автоматизированного труда. Профессора французской истории, воспитанные в той Франции, где почти каждый ребенок был родом из деревни или проводил там каникулы, в 1970‐е годы обнаружили, что должны объяснять студентам, чем занимаются доярки и как выглядит двор с навозной кучей посередине. К тому же эта пропасть между поколениями прослеживалась даже среди тех жителей земного шара (составлявших большинство), кого великие политические события этого века обошли стороной, или тех, кто задумывался о них лишь в той мере, в какой они повлияли на его собственную жизнь.
Однако вне зависимости от того, миновали ли их эти события, в большинстве своем жители земного шара теперь стали моложе, чем когда‐либо. В большей части стран третьего мира, где демографический сдвиг от высокой рождаемости к низкой еще не произошел, примерно от двух пятых до половины всего населения во второй половине двадцатого века были моложе четырнадцати лет. Как бы ни были сильны связи в семье, как ни крепка паутина традиций, не могло не существовать широкой пропасти между представлениями о жизни, опытом и надеждами молодежи и старших поколений. Политические изгнанники, вернувшиеся в Южную Африку в начале 1990‐х, совсем иначе понимали борьбу за идеалы Африканского национального конгресса, чем их юные товарищи, выступавшие под теми же знаменами в пригородах с чернокожим населением. И наоборот, могло ли большинство жителей Соуэто, родившихся уже после того, как Нельсон Мандела был посажен в тюрьму, не видеть в нем символ или икону? В этих странах пропасть между поколениями во многом была даже глубже, чем на Западе, где старых и молодых связывали воедино незыблемость государственных институтов и политическая преемственность.
III
III
Молодежная культура стала матрицей культурной революции в более широком смысле этого слова – как революции в привычках и обычаях, в способах проведения досуга и в области коммерческого искусства, которое все больше формировало атмосферу городской жизни. В связи с этим важны две ее характерные черты. Она тяготела одновременно к народности и к отрицанию социально обусловленной морали, особенно в вопросах личного поведения. Каждый мог “заниматься своим делом” с минимальными ограничениями извне, хотя на практике давление со стороны окружения и мода навязывали такое же единообразие, как и раньше, по крайней мере в одинаковых возрастных группах и субкультурах.