Затем Кастро готовит восстание против правительства генерала Фульхенсио Батисты (типичного для Кубы беспринципного политика, начавшего карьеру в звании сержанта с участия в военном перевороте 1933 года), который повторно пришел к власти в 1952 году и отменил конституцию. Кастро был сторонником активных действий: в его “послужном списке” нападение на военные казармы в 1953 году, тюрьма, изгнание и, наконец, руководство повстанческой высадкой на Кубу. Повстанцы со второй попытки закрепились в горах самой отдаленной провинции. И эта плохо подготовленная, рискованная операция удалась. Впрочем, военное сопротивление партизанам оказалось весьма незначительным. Че Гевара, аргентинский врач и талантливый организатор, отправился завоевывать всю оставшуюся территорию Кубы всего со 148 сторонниками. К концу войны их стало 300. В декабре 1958 года отрядам под командованием Кастро удалось захватить первый город с населением около 1000 человек (Thomas, 1971, р. 997, 1020, 1024). Самое большее, на что Кастро оказался способен в 1958 году – хотя и это немало, – это доказать, что нерегулярной армии по силам контролировать большую “освобожденную территорию” и защищать ее от атак деморализованных правительственных войск. Основной причиной победы Кастро стала слабость режима Батисты. У этого режима не было настоящих союзников, кроме движимых личной выгодой, а его лидер был развращен коррупцией. Диктатура рухнула, как только оппозиция всех политических классов, от демократической буржуазии до коммунистов, объединилась и все агенты диктатора, его солдаты, полицейские и палачи, поняли, что его время вышло. Кастро доказал это, и вполне естественно, что его сторонники перехватили власть. Так пал слабый режим, практически не имевший защитников. Победа повстанческой армии искренне воспринималась большинством кубинцев как начало эпохи освобождения и безграничных возможностей, которые воплотит молодой командующий. Наверное, ни у одного политического лидера двадцатого века (а двадцатый век видел немало боготворимых массами вождей) не бывало таких благодарных и верных слушателей, как у этого высокого, бородатого, рассеянного человека в мятой униформе, который мог часами делиться своими путаными мыслями с внимательной и снисходительной аудиторией (включая автора этих строк). Революция наконец‐то переживалась как всеобщий праздник. Что будет дальше? Наверное, что‐то хорошее.

Неудивительно, что латиноамериканские повстанцы 1950‐х годов взяли на вооружение не только риторику борцов за независимость, от Боливара до кубинца Хосе Марти, но и лозунги антиимпериалистической и социал-революционной традиции партий левого фланга. Они выступали как за “аграрную реформу”, какой бы смысл в это понятие ни вкладывался (см. выше), так и (во всяком случае, косвенно) против США. Сказанное особенно справедливо для беднейших стран Центральной Америки, которые “так далеко от Бога и так близко от США”, как выразился однажды мексиканский диктатор Порфирио Диас. Впрочем, при всем своем радикализме, ни Кастро, ни его соратники не были коммунистами и (за исключением двоих) не проявляли какой‐либо симпатии к марксизму. И действительно, Коммунистическая партия Кубы, единственная, не считая чилийской, крупная коммунистическая партия Латинской Америки, не сочувствовала Кастро, пока некоторые коммунисты не присоединились к нему на последнем этапе борьбы. В целом отношения между Кастро и коммунистами были достаточно натянутыми. Американские дипломаты и политики постоянно спорили, является ли движение Кастро прокоммунистическим (если да, то ЦРУ, свергнувшее прокоммунистическое правительство в Гватемале в 1954 году, знало, что делать), – и решили, что не является.