Все эти трансформации создали своего рода моду на режимы, верные (по крайней мере, на словах) делу социализма. Так, традиционно под руководством военного лидера, государство Дагомея провозгласило себя народной республикой и переименовалось в Бенин. В том же 1975 году, также после военного переворота о своей приверженности социализму объявил остров Мадагаскар (Малагасийская Республика). Конго (не путать с ее огромным соседом – бывшим Бельгийским Конго, переименованным в Заир во время правления необычайно хищного проамериканского диктатора Мобуту Сесе Секо) утвердилась в качестве народной республики, опять‐таки под властью военных. И наконец, в Южной Родезии (Зимбабве) одиннадцатилетние попытки привести страну к независимости под властью “белого меньшинства” в 1976 году окончились неудачей из‐за мощного натиска двух повстанческих движений, разделенных племенной принадлежностью и политической направленностью (просоветской и прокитайской соответственно). В 1980 году под началом одного из партизанских вождей независимым государством стал Зимбабве.

Хотя формально все эти движения продолжали революционную традицию 1917 года, на самом деле в их основе лежали совсем другие тенденции – и прежде всего из‐за огромной разницы между теми общественными системами, которые анализировали Маркс или Ленин, и постколониальными африканскими государствами. Единственной страной Африки, хотя бы отчасти подходящей для марксистского анализа, являлась индустриально развитая капиталистическая ЮАР. В этой стране возникло по‐настоящему массовое освободительное движение, преодолевшее племенные и расовые барьеры, – Африканский национальный конгресс (АНК), который поддерживали профсоюзы и хорошо организованная коммунистическая партия. После окончания “холодной войны” АНК удалось свергнуть режим апартеида. Но даже здесь идеи освобождения пользовались разной степенью поддержки у различных племен; например, среди зулусов они были не слишком популярны, что было на руку расистам. Практически повсюду, за исключением небольшой группы европейски образованных городских интеллектуалов, “национальные” или другие движения основывались главным образом на племенной лояльности. Это помогало империалистам восстановить против новых режимов те или иные племена – в частности, в Анголе. В подобных странах марксизм-ленинизм выступал прежде всего механизмом формирования дисциплинированных партий или авторитарных правительств.

Вывод американских войск из Индокитая ускорил наступление коммунистов в Азии, и вскоре под их началом оказался весь Вьетнам. Режимы сходной ориентации установились в Лаосе и Камбодже, причем в последнем случае – под предводительством партии “красных кхмеров”. Сочетание теоретического маоизма парижских кафе, проповедуемого их вождем Пол Потом (р. 1925), и стремления отсталых, но вооруженных крестьян уничтожить загнивающую городскую цивилизацию привело к чрезвычайно пагубным последствиям. Полпотовский режим уничтожал своих граждан в масштабах, поразительных даже для двадцатого века, – было убито не менее 20 % населения, – пока его не свергло в 1978 году вьетнамское вторжение, восстановившее более гуманную форму правления. Но даже после этого, являя своими действиями один из самых мрачных примеров современной дипломатии, Китай и США продолжали поддерживать остатки режима Пол Пота по антисоветским и антивьетнамским соображениям.