Так же как состав и роли игроков на международной арене, оставался неясным и характер глобальных опасностей. “Короткий двадцатый век” был веком мировых войн, “холодных” и обычных. Великие державы и их союзники воплощали в них все более чудовищные сценарии массового уничтожения с кульминацией в форме ядерной битвы сверхдержав, которой чудом удалось избежать. Этой опасности, очевидно, больше не существует. Каким бы ни было будущее, сам факт исчезновения или трансформации всех великих держав, за исключением одной, означает, что третья мировая война прежнего типа маловероятна.
Однако эпоха войн отнюдь не завершилась. События 1980‐х годов, а именно Англо-аргентинская война 1983 года и Ирано-иракская война 1980–1988 годов, свидетельствуют о постоянной угрозе новых конфликтов, не имеющих никакого отношения к глобальному столкновению сверхдержав. Человечество давно не знало такого числа вооруженных операций в Европе, Азии и Африке, как после 1989 года, причем далеко не все они официально считались войнами. Речь идет о вооруженных конфликтах в Либерии, Анголе, Судане, Сомали, в бывшей Югославии, в странах Кавказа и Закавказья, на вечно тлеющем Ближнем Востоке, в бывших советских республиках Средней Азии и в Афганистане. Поскольку далеко не всегда было ясно, кто с кем и почему воюет, подобные случаи национального распада и дезинтеграции зачастую не подходили под классическое определение “войны”, международной или гражданской. Тем не менее жители этих стран вряд ли считали, что живут в мирное время, особенно если совсем недавно они вели нормальный образ жизни, как это было, например, в Боснии, Таджикистане и Либерии. Кроме того, как показали события на Балканах в начале 1990‐х годов, не существует четкой границы между внутренними региональными конфликтами и легко узнаваемой войной старого типа, в которую они часто перерастают. В целом глобальная угроза войны никуда не исчезла. Она просто приняла иную форму.
Жители стабильных, влиятельных и благополучных стран (например, Евросоюза, в отличие от соседней проблемной зоны, и Скандинавских стран – в отличие от бывшей советской территории Балтийского побережья) могли считать себя надежно защищенными от потрясений и кровопролитий, подобных тем, что охватили третий и постсоциалистический мир. Но то было обманчивое впечатление. Традиционные национальные государства тоже переживали кризис, сделавший их достаточно уязвимыми. Разумеется, им не грозили скорый распад и дезинтеграция, но их серьезно ослабил новый феномен, обозначившийся во второй половине двадцатого века: развитые страны лишились монополии на эффективное применение насилия, что является главным критерием политического веса любого государства. Итогом этого стала демократизация (или приватизация) средств уничтожения, а также приход насилия и разрушения