«Мы с Пуришкевичем остались на Мойке. Пока ждали своих, говорили о будущем России, навсегда избавленной от злого ее гения… За разговором появилось вдруг во мне смутное беспокойство. Неодолимая сила повела меня в подвал к мертвецу.

Распутин лежал там же, где мы положили его. Я пощупал пульс. Нет, ничего. Мертв, мертвей некуда. Не знаю, с чего вдруг я схватил труп за руки и рванул на себя. Он завалился на бок и снова рухнул…»

Пуришкевич: «…Перед диваном, в части комнаты в гостиной, на шкуре белого медведя лежал умирающий Григорий Распутин, а над ним, держа револьвер в правой руке, заложенной за спину, совершенно спокойным, стоял Юсупов, с чувством непередаваемой гадливости вглядываясь в лицо им убитого «старца»…

Дмитрий Павлович взял убитого за плечи, я поднял его за ноги, и мы бережно уложили его на пол ногами к уличным окнам и головою к лестнице, через которую вошли…

Молча окружили мы затем труп убитого, которого я сейчас увидел в первый раз в жизни… Сейчас я стоял над этим трупом, и меня волновали самые разнообразные и глубокие чувства…

Он не был еще мертв: он дышал, он агонизировал…

Не знаю, сколько времени простоял я здесь; в конце концов раздался голос Юсупова: «Ну-с, господа, идемте наверх, нужно кончать начатое». Мы вышли из столовой, погасив в ней электричество и притворив слегка двери…

Был уже четвертый час ночи, и приходилось спешить…»

Из всего этого делаем вывод: судя по всему, «старец» пролежал на полу не менее двадцати минут, пусть – все тридцать. И можно только догадываться, как в это время хлестало из сосудов повреждённых органов! Поэтому двадцать-тридцать минут для такой опасной травмы, по сути, фатальны. А остаться при этом дееспособным (и суметь побежать!) – уже нечто из области фантастики. Наиболее реалистичный расклад таков: ничего подобного, скорее всего, просто не было. Скажу откровеннее: я почти уверен, что вокруг этого эпизода Феликс-фантазёр в который раз нагородил чушь.

Тем не менее написанное пером – не вырубишь топором! Те самые десятки минут, когда тяжелораненый, истекая кровью, умирал в подвале дворца, умело маскируются как в мемуарах Юсупова, так и Пуришкевича. Хотя логика подсказывает: всё это за гранью! Ибо у Распутина почти не было шансов остаться в живых.

Если заметили, в предыдущем предложении мне пришлось оставить крохотный плацдарм для отступления – наречие «почти». Ведь, если верить Юсупову, Распутин не только выжил, но и едва не сбежал с места покушения! И всё же для тех, кто уверовал в написанное князем, мне волей-неволей придётся дать объяснение, как подобное вообще могло произойти.