Позиции Фатимидов в Сирии были довольно шаткими и неустойчивыми. Их власть оспаривали не только карматы, сельджуки, другие тюрки и византийцы, но порой и местные жители и бедуины из пустыни. Во второй год правления аль-Хакима (996– 1021)[257] у некоего моряка из Тира по имени Аллака хватило дерзости отчеканить монеты со своим именем и объявить город независимым. Какое-то время он сопротивлялся египетской армии и при помощи византийских кораблей противостоял египетскому флоту. Но в конце концов ему пришлось сдать свой осажденный город. С него содрали кожу и распяли. Кожу затем набили сеном и выставили на всеобщее обозрение в Каире.

В правление аль-Хакима бедуины из Сирийской пустыни воспользовались всеобщим хаосом, чтобы предпринять несколько масштабных набегов на Сирию. В 1023 году Салих ибн Мирдас, вождь племени килаб, вырвал столицу Северной Сирии из-под власти Фатимидов. Династия Мирдасидов с переменным успехом удерживала Алеппо в своих руках более полувека (1023–1079). Они объединились с племенами кальб и тайи. Первые осадили Дамаск (1025), а вторые подожгли Рамлу (1024). Всю страну по-прежнему терзали грабежи на дорогах и беззаконие, начавшееся с приходом сельджуков. Но сам Алеппо, по-видимому, продолжал процветать. Персидский исмаилит, путешественник Насир Хосров, побывавший там в 1047 году, рассказывает о купцах из Ирака, Египта и Малой Азии, а также о пошлинах, которые Мирдасиды взимали с приходящих товаров. В письме, адресованном другу врачом-христианином из Багдада Ибн Бутланом, который посетил город примерно в то же время, содержится описание Алеппо при Мирдаси-дах с высоты птичьего полета. Город окружала белокаменная стена с шестью воротами. У стены стоял древний замок, а вершину холма венчали две церкви и мечеть. В городе было еще шесть церквей и приходская мечеть (что говорит о необычайно большом числе христиан). Еще в нем располагалась небольшая больница. Люди пили дождевую воду из резервуаров. На одном только рынке было двадцать купцов, торговавших тканями, которые за последние двадцать лет заключали сделки на 20 тысяч динаров в день.

Дух эпохи с ее политической анархией, социальным упадком, интеллектуальным пессимизмом и религиозным скептицизмом нашел отражение в поэзии выходца из Северной Сирии по имени Абу-ль-Аля аль-Маарри (973—1057), чья фамилия указывает на место рождения Мааррат-ан-Нуман. Аль-Маарри происходил из йеменитского племени танух. В четыре года из-за оспы он лишился одного глаза, а потом и другого. Это физическое увечье внушило ему пессимизм. Слепой юноша получил какое смог образование в Алеппо. Позже он дважды побывал в Багдаде. В свой второй приезд он общался там с рационалистами, мутазилитами и философами греческих школ, вступил в кружок вольнодумцев, но через девятнадцать месяцев, в 1010 году, ему пришлось срочно вернуться домой из-за болезни матери, которая все же умерла еще до его приезда. В Багдаде он, вероятно, познакомился с индусами, которые приобщили его к вегетарианству. «Сорок пять лет после того он не ел мяса». Остальные годы своей жизни он одиноко прожил в родном городе и, как говорят, пожелал, чтобы на его могильной плите начертали такой стих из его сочинения: