Вирсаладзе словно сам готовился выйти на сцену в каждом балете Юрия Григоровича — и потому днями напролет слушал музыку из «Щелкунчика», «Спартака», «Ивана Грозного». Слушал и под музыку создавал бесконечные эскизы — сотни, тысячи рисунков, служивших наглядным пособием для мастерских, где по сию пору употребляют выражение «цвет Вирсаладзе». Называя театральную сцену главным местом, где создаются чудеса, Вирсаладзе тем не менее творил чудеса в мастерских, где его и любили, и ненавидели. Обожали за талант, проклинали за требовательность. Убежденный экспериментатор, можно сказать, революционер в работе с цветом, он добивался нужного оттенка, тратя на это целые дни. А наутро мог прийти и сказать, что все, что сделано вчера, сегодня не пойдет: брак! И работа начиналась заново. Сам — лично! — наносил последние штрихи на костюмы артистов, клеил аппликации, присутствовал на примерке. Зрителям и в голову не приходило, что костюмы для балета «Иван Грозный» изготовлены из простой мешковины — так ее разукрасил Вирсаладзе, превратив в богатые царские наряды. После смерти художника в 1989 году Юрий Григорович признался, что остался без соавтора: «С его уходом из жизни я потерял очень многое. Я потерял своего товарища по искусству, с которым я сдружился, с которым были общие взгляды. Для меня это огромная потеря в жизни». А для Большого театра это стало огромной потерей художника, понимавшего балет как никто.

Главный художник, главный балетмейстер, главный дирижер — каждый из занимавших эти должности людей, в силу имеющихся способностей и амбиций, проводил свою творческую линию. Для этого приходилось ходить в кабинет директора Большого театра то с одной, то с другой просьбой: достать мешковину для костюмов, перевести из другого театра молодого голосистого тенора или талантливую танцовщицу, организовать очередную гастрольную поездку, да мало ли что могло понадобиться для работы первого театра страны. Директор отвечал за все, неся на своих плечах колоссальную политическую и хозяйственную ответственность за происходящее под крышей театра. И в то же время всегда был крайним, выслушивал нелепые придирки от министра культуры по поводу половой ориентации музыки Бриттена и национальности лебедей из балета Чайковского, о чем читатель уже успел узнать со страниц этой книги. Как говорится, должность эта была расстрельная.

Большой театр за один лишь XX век пережил немало директоров — и сумасбродов, и преданных делу администраторов, и бюрократов, не имеющих никакого отношения к искусству, и музыкантов, и композиторов, и артистов (первым избранным в 1918 году директором театра стал Леонид Собинов). По прошествии времени бо́льшая часть имен давно забылась, оставшись в памяти лишь благодаря скандалам, но никак не успешным постановкам — ибо за них вознаграждали артистов, режиссеров и дирижеров, а никак не директоров. Это как в спорте: золотую медаль получает спортсмен, а в случае поражения снимают тренерскую команду.