Преодолев многочисленные кордоны и проверку документов (попасть в столицу можно было лишь по спецпропускам), Суламифь приехала в Москву и не узнала ни затемненного города, ни родного театра: «Чтобы попасть вечером из моего дома в театр, приходилось держаться за стены домов — такая темень. Знакомое всему миру здание театра с колоннадой и квадригой на фронтоне забили фанерными щитами. На них намалевали окна». Так пытались ввести в заблуждение немецких летчиков-асов, стервятников Геринга, на топографических картах которых Большой театр был обозначен как главная цель (наряду с Кремлем) для бомбежки.

Начались репетиции. Приближалась премьера, когда неожиданно директору позвонили из Комитета по делам искусств, председатель которого Михаил Храпченко приказал назначить на роль главной героини Китри не Суламифь Мессерер, а Софью Головкину. Но ведь репетировала премьеру именно Суламифь, для чего ее, собственно, и вызвали из Куйбышева. Головкина, однако, решение директора восприняла с радостью и энтузиазмом. Габович вызвал Суламифь к себе и огорошил ее новостью. Разговор в кабинете директора походил на встречу заговорщиков. Он и сам был не рад, но нарушить приказ был не вправе. Мессерер шепотом спросила: «Чей приказ?» Габович лишь поднял очи долу, давая понять, что решение принято в высших сферах, где-то там, очень наверху, что и назвать фамилию страшно.

Мита залилась слезами: ехать в прифронтовую Москву, отдать все силы на репетициях, преломляя хлеб и запивая его вином, и в последний момент узнать, что не ты будешь танцевать премьеру! Тем более что Головкина даже не орденоносец! Михаил Габович уже не как руководящее лицо, а как коллега (он был партнером Галины Улановой) прекрасно осознавал печальное положение Миты — ему не надо было объяснять драматизма ситуации. Он вышел из кабинета, оставив балерину выплакивать последние слезы в одиночестве. И вдруг то ли затрезвонил один из телефонов на директорском столе, то ли взгляд Суламифи случайно скользнул по его поверхности — но тут она увидела список с номерами «вертушки». Эта кремлевская спецсвязь соединяла напрямую с небожителями, любившими заглянуть за кулисы, чтобы поздравить с премьерой понравившуюся балерину (ведь кто-то же из списка и настоял на кандидатуре Головкиной).

Думать долго не пришлось. Из всех перечисленных на бланке фамилий глаза артистки остановились на одной, весьма странной — Землячка, та самая Розалия Самойловна. Скорее всего, сработал гендерный стереотип: женщина поймет женщину! Хотя сомневаюсь, что у Землячки (урожденной Залкинд) осталось в душе что-то женское. Прежде всего она была членом партии, а затем все остальное. Все свои чувства она оставила в Крыму в 1920 году, где верховодила местным ревкомом в процессе уничтожения русских офицеров, не сумевших эвакуироваться вместе с бароном Петром Врангелем. Ей приписывают фразу: «Патронов на них жалко, привязать камни к ногам и в воду!» Так они и стояли на дне Черного моря — ряды утопленников-золотопогонников. Не церемонилась она и с товарищами по партии, ставшими «врагами народа».