Спрашиваю:

— Что вы тут делаете?

— Птичек будем ловить.

— Где же они?

Старший таинственно указывает на лужицу, в глубине которой пролетают отражения запоздалых ворон.

— Где же вы живете?

— Вот здесь, — мотнул головой на одну из торжественных вилл, — папка сторож.

Дача театрального “мастера искусств” с крупным именем. Там есть кроме “мастера”, очень, правда, занятого, пожилая, ничем не занятая жена и у них двадцатилетний сын. Почему она не видит, почему может выносить рядом с собой эти жалкие отрепья, эту босоногость детей своего сторожа. Что случилось с ней, откуда эта слепота и жестокосердие? По виду это обыкновенная, туповатая женщина, но совсем не злая, скорее добродушная… И все они — мастера и мастерицы искусств — почему из года в год могут выносить рядом со своими палаццо полуразвалившуюся хибарку, где живет бухгалтер их конторы (Екатерина Андреевна Дорина). Время от времени она говорит на собраниях о том, что у нее дует из-под пола, что дымит печь, что картофель в большие морозы этой зимы промерз насквозь в комнатушке, где она спит. В ответ кое-кто сентиментально жалеет, кое-кто обещает (ложно) предпринять меры, но большинство отмалчиваются. А ведь большинство не злые люди и не все поголовно скряги».

Так писала в дневнике поэтесса и переводчица Варвара Малахиева-Мирович 15 июня 1940 года. Свидетельство интересное и оставлено нам современницей Чехова и Льва Толстого, у которого она еще и успела взять перед смертью интервью в Ясной Поляне — а следовательно, имела представление об уровне жизни мастеров искусств подлинных и мнимых и могла сравнивать божий дар с яичницей. Обозначенный контраст повседневной жизни, конечно, очевиден и со всей ясностью иллюстрирует кастовость советского общества, в котором деятелям культуры было отведено весьма определенное место по культурному обслуживанию сначала власти, а потом уже измученного ею населения. А бухгалтер и сторож дачного товарищества из другой касты, потому и живут в нищете (и еще долго будут жить так). Но и эта каста из обслуги, только другой, обхаживающей как раз самих артистов.

Примечательно, что Шаляпин как-то не стремился проводить досуг с коллегами по театру, предпочитая отдыхать на даче во Владимирской губернии с близкими ему по духу друзьями-художниками, дача была большая, с тремя десятинами земли в придачу: «Втроем строили мы этот деревенский мой дом. Валентин Серов, Константин Коровин и я. Рисовали, планировали, наблюдали, украшали. Был архитектор, некий Мазырин (автор Мавританского замка на Воздвиженке, помните? — А. В.). А плотником был всеобщий наш любимец, крестьянин той же Владимирской губернии — Чесноков. И дом же был выстроен! Смешной, по-моему, несуразный какой-то, но уютный, приятный; а благодаря добросовестным лесоторговцам срублен был — точно скован из сосны, как из красного дерева». Приезжал на дачу и Горький, разглагольствовавший о том, как плохо убивать животных для еды — кур, коров, свиней, правда, от вкусного обеда не отказывался.