— Каких захватчиков? Подлых? Как вы думаете, товарищи?

— Правильно, товарищ Сталин! Подлых! — согласился Берия, которому, конечно, было виднее.

Далее обратимся к рассказу самого Сергея Владимировича Михалкова: «Очередной вариант текста был передан ансамблю Александрова. Наиболее удачно звучала музыка Шостаковича и Хачатуряна. Однако имелась в виду возможность использования уже известной мелодии Александрова для “Гимна партии большевиков”. Переписать припев в нужном размере удалось быстро. Итак, в соревнование вступали два варианта гимна. Один, основной — тот, на который писали музыку многие композиторы, и второй, как бы запасной, на музыку Александрова. Таким образом, мелодия “Гимна партии большевиков” могла стать мелодией гимна Советского Союза. Наступил день окончательного утверждения гимна. В пустом зале Большого театра сидели оба автора текста. В правительственной ложе — члены правительства и политбюро».

Почти месяц — с 16 октября по 11 ноября 1943 года Ворошилов и Щербаков в Бетховенском зале прослушивали 153 (!) варианта гимна на уже утвержденный текст. Авторов было чуть меньше — около 150 человек. Итог подвел, как всегда, Сталин: из ведомых лишь ему побуждений в последний тур он допустил четырех композиторов: Александрова, своего земляка — грузина Иона Туския и Шостаковича с Хачатуряном. Причем последним он поручил написать гимн совместно. Решение вождя застало друзей-композиторов врасплох. Выпивать вместе они могли (и с большим успехом), но как вдвоем сочинять музыку — они ведь не Кукрыниксы! Но талант не пропьешь: оправдав доверие вождя, Дмитрий Дмитриевич и Арам Ильич сумели создать некое подобие гимна-кентавра: голова от Хачатуряна, ноги Шостаковича. Теперь им предстояло оркестровать мелодию.

Самое забавное, что каждый из двух композиторов утверждал, что именно он оркестровал мелодию их общего гимна. Шостакович говорил: «Спор разрешил я. Я вспомнил игру, в которую играл со своими сестрами, чтобы избежать неприятных работ по дому. Надо было угадать, в какой руке камешек. Кто не мог угадать, тот проигрывал. У меня не было подходящего камешка, поэтому я попросил, чтобы Хачатурян угадал, в какой руке у меня зажата спичка. Хачатурян сказал и не угадал, так что оркестровку пришлось делать мне».

А вот слова Хачатуряна: «“Кто будет инструментовать?” Шостакович сказал: “Сломаем спичку. Кому попадется ‘головка’, тот инструментует”. “Головка” попалась мне. Я инструментовал». Разночтения также содержатся и в рассказах о том, кто из композиторов первым решился войти в клетку — то есть в ложу со Сталиным, — Хачатурян пишет, что он, а Шостакович называет себя. Это еще раз подчеркивает тот факт, что все воспоминания — субъективны, даже если они написаны большими композиторами…