И вновь на сцене оркестр Большого театра под управлением Мелик-Пашаева, духовой оркестр генерал-майора Семена Чернецкого и ансамбль Александрова. Один за другим исполняются для сравнения гимны разных стран: Америки, Англии, Франции, а также «Боже, царя храни!» и гимны прошедших в третий тур композиторов на слова Михалкова и Эль-Регистана. Но гимн Шостаковича — Хачатуряна все равно не стал победителем.

«Прослушивание вариантов гимна тянулось довольно долго. Наконец вождь и учитель объявил, что в финал прошли пять гимнов. Это были гимны: Александрова, грузинского композитора Ионы Туския, Хачатуряна, мой, и наш с Хачатуряном общий. Следующий, решительный раунд должен был проходить в Большом театре. Каждый гимн исполняли трижды: хор без оркестра, оркестр без хора и хор с оркестром вместе. Таким образом, можно было оценить, как он будет звучать в различных условиях. Стоило бы попробовать сыграть и под водой, но до этого никто не додумался. Исполнение, как мне помнится, было неплохое. Сгодилось бы на экспорт. Жаль, что под гимн нельзя танцевать, а то это бы исполнил балет Большого. И хорошо бы исполнил, поскольку оркестровка была очень четкая, как на параде, вполне подходящая для балетного люда», — острил Шостакович в разговоре с Соломоном Волковым, через много лет припоминая подробности произошедшего.

«Александров, — продолжал Шостакович, — которому предстояло дирижировать своим собственным хором, вне себя от волнения, безумно суетился. Он участвовал в гимновой гонке песней под названием “Гимн партии большевиков”. Песня нравилась Сталину, Александров, задыхаясь от восхищения и истекая слюной в предвкушении верного гонорара, поведал мне, как Сталин “выбрал” песню из числа других. Хор Красной армии под руководством Александрова впервые спел ее на одном официальном концерте. Это было до войны. В антракте Александрова пригласили в ложу Сталина, и вождь и учитель велел исполнить песню еще раз в конце концерта, для него лично. Позже ее назвали “Песней о партии”, и Александров со своим ансамблем исполнял ее в ритме марша. Сталин распорядился петь в более медленном темпе, как гимн. Прослушав, он назвал ее “песней-линкором” и дал ей новое название: с того момента она назвалась “Гимном партии большевиков”.

Прослушивание продолжалось, композиторы волновались. Многие привели жен. Хачатурян — свою, я — свою. Все невзначай поглядывали на правительственную ложу, стараясь делать это незаметно. Наконец грохот на сцене смолк, и нас с Хачатуряном пригласили в ложу, на встречу со Сталиным. По дороге нас обыскали. Перед ложей был небольшой вестибюль, куда нас и провели. Там был Сталин. Скажу честно, что я не почувствовал страха, увидев Сталина. Конечно, я был возбужден, но не испуган».