Он сорвался с места и бегом пустился за кулисы: «У каждой двери раздавался окрик стражи: “Рогаль-Левицкий!” — и я, как мячик, передавался от одного поста к другому. На сцене уже ждали. Нас сопровождали адъютанты Ворошилова и Сталина. Через сцену мы шли гуськом. Шествие открывал кто-то из личной охраны Сталина, затем шел Александров, Пазовский, я, Храпченко, и в хвосте плелись два адъютанта. Мы подошли к правительственной ложе.

— Минуту обождите! — отрезал дежурный из охраны, которых было человек шесть. Он нажал кнопку звонка. Ответа не последовало. Через мгновение дежурный позвонил еще раз. Двери раскрылись, и нас впустили в ложу. Обе части ложи — аванложа и салон — были заполнены военными, стоявшими рядами. Мы прошли молча сквозь их ряды и вошли в открытую дверь гостиной. Тут же, слева, стоял Сталин, ласково приветствовавший входивших, которых представлял ему Климент Ефремович.

— Рогаль-Левицкий, автор новой оркестровки! — проговорил он, как только я вошел.

Сталин улыбнулся сквозь усы и сильным рукопожатием выразил свое одобрение. Поздоровавшись с Ворошиловым — на его лице играла радостная улыбка, — я перешел на правую сторону и попал прямо к Молотову, а от него к Щербакову и Берия. Спустя минуту на нашу сторону перешел и Ворошилов. Тогда Вячеслав Михайлович отошел за стол и тем самым отделил Сталина от всех остальных.

— Очень хорошо, — сказал Сталин. Лицо его выглядело утомленным, он нервно ходил по оставшейся в его распоряжении комнате и все время курил свою неизменную трубку, держа ее в левой руке. — Очень хорошо, — повторил он, — вы взяли лучшее, что было прежде, соединили со всем хорошим, что придумали сами, и получилось то, что нужно. Очень хорошо, — одобрительно закончил он. Мы с Пазовским поклонились».

В гостиной было тесно не только от мебели, диванов и кресел. Также плотно был уставлен и накрытый для банкета широкий стол. Снующие с подносами официанты напоминали о скором начале пиршества. Все стояли, не смея нарушить тишину: «Воцарилось молчание — немного чопорное, немного неестественное. Сталин все так же продолжал нервно шагать по комнате. Волосы были посеребрены легкой проседью. В плечах — широк, шаг твердый, движения отнюдь не резкие. Он был одет в светло-защитный мундир, с маршальскими погонами и широкими красными генеральскими лампасами. На груди — только одна звездочка Героя Социалистического Труда. Ни на минуту не задерживая своего хождения, он все время курил трубку — она, видимо, не курилась, так как он не раз подходил к столу и чиркал спичкой. Только тогда он останавливался и терпеливо ждал, когда вновь запыхтит его трубка.