– Ты считаешь нормальным, что человек, разбив какую-то банку, воет над нею, как над покойником?

– Да она училкой была! А у всех училок – проблемы с психикой. Вспомни сам, какие глаза у старых училок! В них уже нет ничего, кроме ледяной ненависти к детям. Кстати, примерно такой же взгляд у любой старухи на должности.

– Но она недолго была училкой. Всего лишь год. И ей было тридцать семь.

Юлька удивилась.

– Всего лишь год? Я не знала. А где она работала прежде?

– В ветеринарной клинике.

– Где?

– В ветклинике. Медсестрой. Ведь она по первому образованию была фельдшер. По окончании медучилища поступила в педагогический, а потом устроилась в ветлечебницу – там тогда неплохо платили. Через семь лет её выгнали за запои, и она вспомнила о своём дипломе преподавателя средней школы. Пошла работать туда. А дальше – ты знаешь.

– Дальше я знаю, – тихо, отрывисто, чуть ли не по слогам повторила Юлька и глубоко задумалась. Продолжая за ней следить, Кирилл клеил ухо к бурному разговору, происходившему за стеной. Слышно было плохо. Мешали птицы, опять просившие хлеба. Юлька им покрошила.

– Ты, кажется, собирался что-то рассказать про икону. Где она, кстати?

– Её после экспертизы…

Дверной звонок опять подал голос. Нож, которым игралась Юлька, выскользнул у неё из пальцев и упал на пол. Она стремительно спрыгнула с подоконника. Распахнув кухонную дверь, помчалась к наружной. Из комнаты в ту же сторону шла Маринка. Она была остановлена Юлькой за руку.

– Ты кого-нибудь ждёшь?

– Не жду никого. Но это, возможно, опять Тамарка с первого этажа. Как она достала!

– Открой, Маринка, открой! – взвизгнули за дверью, стуча по ней кулаками, – он схватил нож! Он меня зарежет!

– Вот дура, – с досадой проговорила Маринка и потянулась к замку, – опять со своим дураком наклюкалась!

Оттеснив её, Юлька сама открыла. Прямо к ней в руки ввалилась худенькая блондинка лет тридцати, в розовой пижаме и шлёпанцах. Она плакала. У неё под глазом рос и темнел фингал. Юлька моментально вручила её Маринке, всё же успев изрядно намокнуть.

– Тамарка, дура! – стала орать Маринка, схватив блондинку, как падающий мешок, – сколько раз тебе ещё повторять – вызывай милицию! Подержали бы его один раз полмесяца в обезьяннике – в человека бы превратился!

– Он полоумный! – выла блондинка, рукой размазав по уцелевшей части лица синие от туши и теней слёзы, – нашёл к кому ревновать! Ведь я же ему сказала, что она девочка! Вот придурок!

Дальнейшая её речь утонула в жалобном рёве, который слушать было немыслимо. Взяв орущую жертву мужского эгоцентризма за руку, кое-где подсинённую отпечатками богатырских пальцев, Маринка стала втаскивать её в комнату, из которой вышел Матвей. Кирилл также вышел, только из кухни.