– А заодно посмотреть, как я себя чувствую по утрам? – перебила Юлька, заметив вдруг заусенец на ногте большого пальца правой руки и остервенело начав его выгрызать, – этот старый хер мне только что клялся, что ни малейшего отношения к твоему визиту он не имеет!

– Он ведь не знал, хорошо ли ты себя чувствуешь. Так тебе интересно меня послушать?

– Ты всё равно не уйдёшь, пока не наговоришься! Так что, валяй.

Кирилл улыбнулся. Потом опять помрачнел.

– Ты помнишь, с чего вся эта история началась?

– Конечно. С убийства бывшей учительницы, Елены Артемьевой. У неё был вырван язык. Старуха Мартынова, слышавшая, как муж убитой ночью кричал ей: « Язык тебе надо вырвать!», была убита у нас под носом, в своей квартире, этажом ниже. Мы с нею поговорить не успели. Об этом слышанном ею крике нам рассказала её подруга.

– Не всё подруга вам рассказала. Видимо, позабыла одну деталь.

Юлька напряглась.

– Какую деталь?

– Там ещё икона была, – вдруг как будто вспомнил Кирилл, – но о ней – потом. Сперва про деталь. Старуха Мартынова не спала всю ночь. Часа через полтора после вопля пьяного мужика о необходимости вырвать жене язык она услыхала вопль пьяной бабы, этой самой Елены. Он прозвучал среди тишины, которая продолжалась около часа.

– И это был просто вопль? Без слов?

– Да нет, со словами. Артемьева закричала: «Баночка! Баночка!» и умолкла. Больше никаких звуков из окна той квартиры не раздавалось.

С неперевязанной ноги Юльки снова свалился тапочек. Пришлось спрыгивать с подоконника, чтобы его надеть. Опять после этого примостившись спиной к стеклу, Юлька засопела. Кирилл внимательно наблюдал за ней.

– Ты не знаешь, что это могла быть за баночка? – спросил он.

– Не знаю.

Кирилл не отводил взгляда. Юлька, тем временем, грызла ноготь мизинца, хотя на нём вовсе не было заусенцев.

– Так ты не знаешь?

– Кирилл, откуда я могу знать? Могу лишь предположить, что она разбила банку с вареньем каким-нибудь и запричитала от горя. Лучше скажи мне, как вы об этом узнали?

– Родственница Мартыновой из Мытищ сказала, что рано утром звонила ей поболтать, и та между делом упомянула об этих криках. Родственница – не старая и не пьющая.

– Ну, не знаю. Правда, Кирилл, не знаю. Я бы не стала долго этим морочиться.