– Зачем?

– Ну, я бы помог.

– Так я до сих пор бомжую.

Возникла опять неловкость, которую предстояло как-то по-идиотски заглаживать. Юльке стало смешно. Она засмеялась. Кирилл, конечно, вынул из кителя портмоне, достал из него пятисотрублёвку и протянул её собеседнице. Та взяла.

– Спасибо, Кирилл Евгеньевич. Только вряд ли я вам их скоро смогу отдать.

– Да брось ты, ей-богу! – махнул своей мускулистой рукой Кирилл, убрав портмоне, – я, правда, семейный, но всё равно – забудь и не вспоминай! Ты меня сто раз выручала.

Сунув купюру в карман халата, Юлька насыпала в свою кружку три ложки сахара.

– Ты всё с той же?

– Да нет, с другой. От первой – два хрюнделя, пацан с девкой. Эта – на шестом месяце.

– Ой, кошмар! Зачем тебе столько?

Кирилл невесело отхлебнул несладкого чая.

– Знаешь, Юлька – любого можно спросить, зачем он сам себе строит ад. Но ни от кого вменяемого ответа ты не добьёшься. Ведь человек – это биоробот, запрограммированный на самоуничтожение. Вот взять хотя бы тебя…

– Меня брать не надо, – решительно воспротивилась Юлька, – я могу объяснить, зачем мне понадобился свой ад.

– Но ты скажешь глупость. Или банальность. Я тебя знаю.

Синицы и воробей за окном чирикали уже жалобно. Юлька встала, и, открыв форточку, накрошила им ещё хлеба. Потом спросила, сев уже не на стул, а на подоконник:

– Так ты считаешь, я – дура?

– Конечно, нет! Но женщины, как известно, делятся на два вида – прелесть какие глупенькие и ужас какие дуры.

Взяв свою чашку, Юлька старательно размешала сахар и стала пить, сопя заложенным носом.

– Кстати, как там Инна Сергеевна?

– Карнаухова? Ой, не спрашивай! Мы давно её потеряли.