Казаки засуетились, вороша поклажу и грузы.

– Владыка, не обессудь, не от робости говорю, – вдруг обратился к Филофею Кондрат Иваныч Шигонин. – Но крепко ли нам ихний идол нужен?

Филофей помолчал, раздумывая. Казаки смотрели на него.

– Крепко, – с сожалением сказал владыка.

Обласы стремительно неслись прямо на дощаник, застрявший на мели посреди реки. Тонкая мачта дощаника слегка покосилась. В каждом обласе находилось по два-три человека: один грёб веслом, другие, встав на колено, подняли луки и натягивали тетивы. Новицкий и Пантила ясно видели уже всех: Ювана, Себеду, Пуркопа, трусливого Щеньку, Епьюма, Юзорю, Лютю, Микеду по прозвищу Лосиное Копыто, Миханю, седого Микая, Етьку, Панцу – у него была хорошая жена Соя, Юлыма, Щепана – его, конечно, звали Степаном, Еркина и других вогулов из рогатой деревни. Совсем недавно они были добрыми соседями Пантиле и Новицкому, а сейчас нацеливали на русских стрелы со свистульками в остриях. И Нахрач тоже был здесь. Он яростно махал веслом, и его лодка, взрывая волну, мчалась среди первых.

Дощаник разом превратился в маленькую крепость, ощетинившуюся ружейными стволами, жаль только, что ружей было всего шесть. Казаки прятались за бортами, изредка выглядывая поверх досок. Владыка отказался сесть и стоял у мачты во весь рост. И Пантила тоже стоял рядом, сжимая нож. Нож, конечно, не помог бы, и Пантила готов был защитить владыку от стрел своей грудью. Новицкий оттащил связанную Айкони к мешкам с припасами. Айкони упрямо извивалась, пытаясь освободиться.

– Разрежь верёвку, – тихо попросила она.

Взгляд её прожигал дыру в душе Новицкого.

– Ни, – глухо ответил Григорий Ильич.

– По лодкам бейте, не по людям! – громко сказал Филофей казакам.

– Здесь наша работа, отче, – упрямо ответил десятник Кирьян. – Не учи.

Над рекой словно тоненько взвыли бесенята – это с обласов полетели вогульские стрелы. Они впивались в борта с тупым и сочным звуком удара или перемахивали через дощаник и, бурля, уходили в воду. Вогулы кричали что-то угрожающее. Узкие, как перья, обласы скользили мимо коренастого дощаника, словно вёрткие рыбины мимо грузного валуна, и стрелы молотили по доскам. Владыка стоял во весь рост, и Пантила не выдержал: повис на владыке и повалил его на подмёт; тотчас две стрелы вонзились в мачту. Отец Варнава крестился и бормотал молитву. Обласы разворачивались. Дощаник, утыканный стрелами, молчал. Емельян и Лёшка, которым не хватило ружей, лежали за бортами с саблями наголо. Емельян оскалился в хищной улыбке.

Митька Ерастов быстро приподнялся и нырнул обратно за укрытие.