Битва при Манцикерте стала величайшей катастрофой для империи за все 750 лет ее существования. Унижение было серьезным, так как поведение армии в этой битве стало сочетанием предательства, паники и позорного бегства. Судьба императора тоже не имела себе равных со времени пленения Валериана персидским царем Шапуром I в 260 году[71]. Однако истинная трагедия заключалась не в самой битве, а в ее последствиях. Если бы Роману позволили сохранить трон, он бы выполнил договор, заключенный с Алп-Арсланом, а тот возобновил бы поход против фатимидского Египта. Даже если бы Романа сменил более достойный император, причиненный империи ущерб можно было уменьшить: новый Никифор Фока или Иоанн Цимисхий, не говоря уж о Василии II, за несколько месяцев уладил бы ситуацию, ведь сельджуки начали систематические вторжения в Анатолию только летом 1073 года, то есть спустя два года после битвы. К тому времени вряд ли можно было их за это винить: отказ Михаила VII принять обязательства по подписанному Романом договору дал им для этого законные основания, а хаос внутри империи и крах прежней оборонительной системы, основанной на военных резервах, обеспечили тюркам полное отсутствие сопротивления со стороны византийцев.

В Анатолию хлынули многотысячные туркменские племена сельджуков, и примерно к 1080 году сын Алп-Арслана Мелик-шах уже контролировал территорию 30 000 кв. миль (ок. 77 700 кв. км), которую назвал Румским султанатом в знак признания того, что когда-то она входила в состав Римской империи. Византия по-прежнему владела Западной Малой Азией и побережьем Средиземного и Черного морей, однако она мгновенно лишилась главного источника зерна и почти половины людских ресурсов. В битву, из-за которой произошла эта потеря, вообще не стоило вступать, и ее легко можно было выиграть. Даже после поражения оставалась возможность избежать его последствий, но правящие круги в Константинополе, ослепленные самодовольным интеллектуализмом и маниакальным честолюбием, упустили все представившиеся для этого шансы. При этом они замучили мужественного и честного человека, стоившего больше, чем все они, вместе взятые, который при их верности и поддержке мог бы спасти ситуацию. Они же нанесли империи удар, от которого она больше не оправилась.

Продолжение царствования Михаила VII стало такой же катастрофой, как и его начало. Римская церковь неуклонно распространяла свое влияние за пределами Адриатики, в тех землях, на которые Василий II некогда заявил права сюзерена. Влияние империи ослабевало, и все больше проблем стали доставлять венгры и печенеги. Через пятьдесят лет после смерти Василия все его достижения на Балканах рассыпались в прах. Внутренняя ситуация была немногим лучше. Инфляция выросла до такой степени, что золотая номисма[72] потеряла четверть своей стоимости. Вскоре императора стали называть Михаил Парапинак («Минус четверть»), и это прозвище пристало к нему до самой смерти. Начались мятежи военных. Первый инспирировал норманнский кондотьер Руссель де Байоль, которого отправили в числе смешанного войска из франкской и норманнской кавалерии против сельджукских мародеров в Анатолии. Оказавшись на подконтрольной туркам территории, он обманул возложенное на него доверие и с 300 последователями основал самопровозглашенное независимое норманнское государство. Если бы Михаил VII хоть на минуту задумался, он бы понял, что по сравнению с наплывом турок Руссель представлял минимальную опасность; вместо этого Михаил обратился к сельджукам за помощью, предложив в обмен официально уступить им и так уже оккупированные территории, чем безмерно усилил турецкое влияние. И даже тогда Русселю удалось ускользнуть; его нашли и взяли в плен лишь после того, как отправили за ним войско под командованием самого способного из молодых византийских полководцев, Алексея Комнина.