– Ты сиксик?

Молодой воин не размыкал уст.

– Кто ты?

На этот вопрос Рогатый Камень отвечал в своей жизни дважды. В третий раз он не желал на него отвечать. Он молчал. Из стыда, упрямства, гордости и неприязни.

– В тебе нет того, что ты так хвалил в своем брате Горном Громе, – простоты, ясности, искренности. Ты скрываешь свои мысли от Солнца и от нас. Духи не верят тебе. Будет лучше, если ты не станешь участвовать в Танце Солнца. Ложь подобна смерти – так справедливо говорят наши старые и мудрые воины, которые никогда не оскверняют свои уста ложью. Ты слышишь меня?

– Я слышу тебя.

Рогатый Камень смотрел на огонь и на жертвенный нож. Шаман обвинил его во лжи; у сиксиков это считалось позорным преступлением, достойным смерти. Горный Гром задрожал: он почувствовал беду.

– У тебя есть целая ночь, Рогатый Камень, – продолжал шаман. – Подумай о том, что ты до сих пор не решался додумать до конца, и вернись на путь правды. Когда закончится праздник, будет снова поднят топор войны между черноногими и дакота. Мне сказали об этом духи. У Великого Праздника будет плохой конец. На чьей стороне ты станешь сражаться? Меня ты не обманешь.

В Рогатом Камне боролись противоречивые чувства. Недоверие ранило его, как острый нож. С языка его готовы были сорваться резкие, оскорбительные для шамана слова, но он совладал с собой и решил сказать всю правду. «Живые картины» были для него не просто игрой, а старым мучительным вопросом, облеченным в новую форму. Он опять вернулся к мыслям, впервые посетившим его еще в детстве, – тогда еще робким, смутным грезам, которые за годы изгнанничества и позорной службы на белых людей прояснились и крепко укоренились в его душе. Несколько часов назад он даже попытался пробудить эти мысли в детях и намекал на них своему брату. И теперь, когда шаман так решительно потребовал от него правды, он впервые высказал эти мысли вслух, обращаясь к одному из старейшин:

– Я никогда больше не буду сражаться против воинов прерии, к какому бы племени они ни принадлежали. Так же как Понтиак и Текумзе любили всех сыновей прерии и вели их на борьбу с вачичун, так же думаю и я, и так говорит мне мое сердце.

– Ты уклоняешься от ответа, – холодно произнес шаман. – Топор войны будет поднят. Этого не изменить ни речами, ни воспоминаниями. С кем ты будешь – ты и твое сердце, – когда сиксики и дакота начнут убивать друг друга?

Рогатый Камень молчал.

– Откажись от жертвы Солнцу! Ибо Солнце чисто и хочет правды.

Рогатый Камень по-прежнему смотрел на огонь и на жертвенный нож.

– Ты запрещаешь мне участвовать в жертвоприношении? – спросил он наконец.