В святом месте прятался запас удачи и сама жизнь рода, и, хотя в реальной жизни его члены действовали за пределами святилища, после смерти они входили в него и сливались с его удачей. Поселенец Краку-Хрейдар избрал Меллифелль как место своего проживания после смерти; а Торир Тюлень и его языческие родичи приходили умирать в Торисбьёрг (Скалы Торира). Торольв тоже хотел закончить свою жизнь в Хельгафелле, со своими родственниками. Ауд Мудрая, основательница исландской семьи, жившей в Хвамме, приняла христианство, приехав на Британские острова, где ее муж, король Олав Белый, создал свое королевство, а когда после смерти мужа она поселилась в Исландии, то выбрала для молитвы христианскому Богу гору, называемую с тех пор Крестовой. Эта гора сохранила у ее языческих потомков значение святого места всей семьи, и всех членов рода хоронили именно здесь. Мы помним, что погибший в море Торстейн Трескожор предстал в Хельгафелле перед своими давно почившим родичами не в образе бесплотного духа, а в своем человеческом облике, да и предки его не казались тенями; жизненная сила собравшихся произвела огромное впечатление на пастуха, который ночью издалека наблюдал, как его хозяина приветствуют ушедшие предки. Но мы знаем, что нам необходимо рассматривать их личности в связи с той жизнью, которая их вдохновляла; это поможет нам понять, что ушедшие были больше похожи на тот потенциал, который заключен в камне.

Что касается отношений между обиталищем силы и телами умерших в святом месте, наши источники нам ничего не сообщают. Нам остается только верить, что кладбища устраивали, как правило, в святых местах, не важно, располагались ли они по соседству с ним или непосредственно в нем самом. С точки зрения древних, этот вопрос был менее важен, чем тот, что был связан с отношением внешнего соседства и внутренней идентичности. Оба региона имели одну душу, где бы они ни находились, как мертвый человек и его хамингья. Точно так же разные богатства, все родственники, люди, животные или растения были идентичны тем, что находились в Мидгарде. Могилу называли словом «ве» (ve), что означало «место посвящения»; этим же словом обозначали и поклонение святым местам, поскольку они имели одну и ту же природу и те же самые отношения к кругу человеческих существ, погребенных здесь. У каждого клана было свое место для захоронения умерших, и эта замкнутость погребенных в своем клане сохранялась еще долго в христианские времена, так что церковные кладбища с топографической точностью повторяли распределение семей в деревне. И та настойчивость, с которой закон охранял священное право каждого клана хранить своих мертвых в пределах своего фрита, имела более глубокие корни, чем простое нежелание оскорблять чувства живущих. Когда сын, считавший, что его брат обошелся с ним несправедливо, усаживался на могиле отца и отсюда требовал, чтобы наследство было поделено справедливо, и получал то, что ему причиталось, он выбирал это место не из простого каприза; могила отца придавала его требованию авторитет и легальную силу; его устами говорила хамингья отца. Существовала также четко выраженная печать авторитета – того же свойства – в традиционной формуле, когда человек считал своих предков до того места, где был похоронен первый из них, – «назад, в могилу», как это звучало на языке законоведов, – например, когда он хотел доказать непрерывность владения землей, о которой зашел спор. И если ему удавалось подтвердить, что люди, похороненные на этой земле, его предки, то сама почва подтверждала его право.