Святость – это ядро человеческой жизни, которая даруется ребенку в день его истинного, духовного рождения; когда отец признает своего незаконнорожденного ребенка законным и окончательно вводит его в состав клана, то говорят, что он его освящает. Святость присутствует и в богатстве и, согласно поэтическому использованию языка, который видит самую суть вещей и называет их согласно их истинной природе, скот и оружие просто святые. Святость – это сердце владения. Специальный ритуал, который превращал гору или лес в святое место, и подготовка земли к заселению людьми, проводившаяся с помощью огня, – все это разные виды одного и того же действия; из Хельгафелля святость непрерывно распространялась в окружающий мир. Только – чем дальше от него, тем слабее она становилась. Первое, что делал поселенец, это освящал землю для себя. Торольв, главный жрец, освятил свою землю во имя Тора, точно так же, как он поступил и со своим храмом. Годи капища в Мёри Торхадд Старый из Трандхейма утвердил на своей новой земле святость Мёри. Эту святость, которая была душой капища в Трандхейм-фьорде, он увез с собой, поместив ее в столбы, окружавшие капище в Мёри. Приехав в свой новый дом, Торхадд поместил святость в свою землю вокруг Стодварфьорда («Книга о занятии земли». Часть четвертая). Если взглянуть на этот поступок переселенца с социальной точки зрения, то это был акт простого присвоения, поскольку сущностью владения является идентичность владельца и того, чем он владеет; поэтому словом helga (освящать) одновременно называют и присвоение, и высшее освящение, когда человек наносит последний штрих на здание церкви и посвящает ее Богу. Хамингья, которая охраняет собственность и делает ее пригодной для человека, точно такая же, как и та, что течет в его жилах, поэтому кровь, пролитая на землю неизвестной рукой, падает на голову ее владельца и делает его виновным в убийстве. Бедный франк, совершивший убийство и не способный заплатить свою долю виры, брал горсть земли со своего участка и бросал ее на участок соседа, а потом перелезал через ограду и бежал. Эта горсть земли олицетворяла не только право владения, но и ответственность несчастного беглеца, точно так же, как долг и сила, содержавшиеся в оружии, доставались лучшему человеку в семье. Если убийца умирал еще до выплаты виры, то его обязательства переходили к наследнику; в норвежском законе это выражалось такой фразой: «Наследник берет секиру».

Не все поселенцы были влиятельными вождями, возводившими прекрасные храмы на своей земле, и достаточно богатыми, чтобы иметь целую гору в качестве святого места, но все они обладали святостью, которая росла у них на полях, и удачей того же рода, что и удача Торольва и Торхадда, только слабее. Таким образом, разницу порождала земля. «Если свободный человек поселялся на земле ярла, то он получал половину того, что полагается, если же он приходил на земли короля – то все целиком», – гласит старое высказывание, которое каким-то необъяснимым образом попало в исландский свод законов «Грагас». Эти слова, очевидно, намекали на то, что человека оценивали по земле, на которой он жил. Сын короля рождался на святой земле, если верить поэтическому языку, и ее влияние проявлялось в его героическом поведении. Мы догадываемся, что святость земли накладывала на людей, живущих на ней, определенные обязательства. Хозяйство простого крестьянина не было таким требовательным, как хозяйство Глума, который прогонял от себя обесчещенного человека, словно зачумленного, или Торхадда, на земле которого никто не мог принять смерть, за исключением жертвенного скота.