Змеиные глазки Джона впились Маршалу в лицо.

– Передам, сир.

Угодничает перед Генрихом и перед Ричардом одновременно, подумал Маршал. Подлиза и плут, обманщик и предатель.

– Ты уж не забудь.

Джон развернулся на каблуках и, не сказав больше ни слова, вернулся в отцовскую опочивальню.

Маршал посмотрел на де Бетюна.

– Будем надеяться, что он никогда не станет королем.

Гримаса на лице его друга была достаточно красноречивой.

Минула седмица, отмеченная жестоким холодом и долгими часами в седле. Добравшись до французского королевского двора в Париже, Маршал назвался караульным. Вызвали их капитана, и Уильяму разрешили войти. Уставшего коня отвели в стойло, а всадника препроводили в большой зал. Сопровождавший его капитан стражи, тоже рыцарь, держался вежливо, но не по-дружески. Эта скрытая враждебность не была случайной. Прежде чем войти в королевский зал, Маршал вынужден был сдать меч и кинжал. Это взбесило его, но возражать он не стал.

Чувствуя себя Даниилом, входящим в логово льва, он проследовал за капитаном через обитые железными гвоздями двери. В противоположность солару в Сомюре, пустовавшему в течение большинства праздничных дней, большой зал Филиппа был до отказа набит мужчинами и женщинами. Гул разговоров смешивался с мелодией, исполняемой на лютне и арфе. В кружке гогочущих зевак возились два шута, один притворно избивал другого. При каждом новом ударе по спине товарища его колотушка издавала громкий звук, и зрители разражались новым взрывом хохота.

Никто не обращал внимания на Маршала, и, пока они пробирались в дальнюю часть зала, его напряжение спало. Там, на помосте, под двумя штандартами – синим, с золотыми лилиями, и кроваво-красным, с анжуйскими львами, – восседали бок о бок Филипп и Ричард. Погруженные в беседу, они наклонили друг к другу головы, и ни один не заметил приближения Уильяма.

Надежда Маршала на то, что их дружба могла дать трещину, померкла. Рыцарь собрался, поднялся на помост и доложил о себе.

Филипп первым повернул голову, но ничего не сказал.

Рассчитывая, что герцог отнесется к нему благосклоннее, Маршал преклонил колено.

– Божьи ноги! – воскликнул Ричард. – Маршал?

– Это я, сир.

Уильям вскинул голову. Лицо его оставалось невозмутимым, но внутренняя тревога усилились. Взгляд герцога был холоден, как лед.

– Ты приехал от моего господина отца?

– Да, сир.