«От нашего лагеря до Священного города меньше двадцати пяти миль» — эти слова я часто слышал от наших людей. Они добавляли, что до главной цели остается только руку протянуть. Меня мутило уже от фразы: «Недельный переход, только и всего!» Похоже, многие отказывались замечать то, что было прямо у них под носом: непролазную грязь, недостаток провизии и фуража, жуткую погоду, которая не улучшится еще много месяцев.

На каждом совете, который Ричард держал со своими начальниками и великими магистрами военных орденов, приходили к одному и тому же решению. Даже если мы доберемся до высоких, охраняемых многочисленным гарнизоном стен Иерусалима, у нас не хватит солдат, чтобы окружить их. Любая попытка начать осаду была чревата провалом: с нами расправятся либо турки, либо болезни и голод. И если бы мы чудом овладели Священным городом, ничего хорошего это не сулило. По меньшей мере половина воинов, сочтя выполненным свой обет перед Богом, тут же отправилась бы домой. Силы войска были бы опасно подорваны, и городу угрожало бы вернуться в руки первого же сарацинского отряда, который объявится перед его воротами.

Хотя большинство людей этого не видели, Ричард и ближайшие его советники постепенно приходили к непростому выводу: лучше всего отойти к побережью и восстановить Аскалон. Перерезав основной путь снабжения сил Саладина, мы получим необходимую передышку и разошлем во все христианские королевства срочные обращения. Требовалось, чтобы Крест приняли еще тысячи людей — только с их подмогой можно было рассчитывать на взятие Иерусалима.

Однако французы и отряды из других стран не соглашались, и мы оказались в тупике. На восток идти мы не могли, на запад тоже и поэтому сидели в Рамле, мокрые, замерзшие и несчастные.

Жуткая погода не положила конец разведке, набегам и стычкам. За вылазкой следовала ответная вылазка, за засадой — внезапный удар. За пять дней до Рождества граф Лестерский попал в плен во время ожесточенной сшибки, закончившейся победой наших рыцарей, и провел в неволе всего пару часов. Де Шовиньи сломал тогда руку, но ему повезло остаться в живых, в отличие от нескольких других воинов. Напряжение спало вскоре после известия о том, что Саладин распустил войско до весны. За два дня до Рождества Ричард объявил, что будет держать свой двор в восьми милях к югу, в Торон-де-Шевалье — Абу называл это место «Аль-Латрун», — где располагались развалины тамплиерского замка.

В нашем грязном, вонючем, пропитанном заразой лагере не было места женщинам, а Беренгария и Джоанна по-прежнему оставались с нами, так что Ричард решил сделать рождественские увеселения запоминающимися. Был задан роскошный пир — насколько роскошным может быть пир в палатках, по крышам которых непрестанно барабанит дождь. Ну, хотя бы угощение было знатным, а вино лилось рекой. Еще мне удалось проскользнуть в шатер Джоанны незамеченным — это оказалось нелегко, так как повсюду лежала вязкая грязь, а число часовых удвоили. Согревшись от огня жаровен, мы лежали в обнимку, смеялись и болтали всю ночь напролет. Занимались мы и другими вещами, приятными и памятными в одинаковой мере, и уверяли друг друга в вечной любви.