— Кто идет? — прошипел я, положив палец на спусковой крючок.

— Не стреляй, — произнес голос с итальянским выговором. В сумраке обрисовалась заспанная физиономия генуэзского жандарма. — Я идти… отлить. Хорошо?

— Валяй, — сказал я, терзаясь из-за того, что едва не пристрелил одного из наших.

Итальянец, потягиваясь и зевая, обогнул угол преграды. Я всматривался в даль, пытаясь обнаружить движение. И ничего не увидел, как и за все время моего дозора. Слишком уж я подозрителен, подумалось мне: не такой уж лис этот Саладин, как я о нем думал.

Генуэзский пехотинец вернулся.

— Ты… высматривать… турки… вся ночь? — спросил он, улыбнувшись щербатым ртом.

— Не совсем, — ответил я, чувствуя, как проведенные без сна часы наваливаются на меня всей своей тяжестью. Самое время нырнуть под одеяло и вздремнуть, пока лагерь не начал оживать.

— Ты хороший человек. — Он повернулся и ткнул пальцем в сторону сарацинского лагеря. — Турок… он пло…

Итальянец осекся.

Сон как рукой сняло. Я тоже вгляделся в ту сторону и прошептал:

— Что ты видел?

Он указал рукой:

— Блеснуло… где-то там.

Честное слово, внутри у меня все перевернулось, слева направо и назад. Пристальным взором обводил я скудные кусты и неровную поверхность долины. Затем, примерно в полумиле от нас, мелькнула одна яркая вспышка, за ней вторая — отблеск солнца на металле. Где-то там всадники, решил я. И всадники не наши.

Глава 31

Глава 31

— Острое у тебя зрение, — сказал я генуэзцу. — Это турки, неверные идут. Понимаешь?

Итальянец кивнул, взволнованный, но собранный.

— Иди поднимай своих товарищей. А вообще-то, буди всех — кричи во все горло!

— Хорошо. А ты?