- Хорошая идея, - сказала она со счастливой улыбкой на лице. - Было бы неплохо подышать свежим воздухом.

На лужайках Дома правительства было гораздо меньше народу, чем в шатре. Макори повел Шафран к месту под ветвями дуба Меру, которое было достаточно уединенным, чтобы позволить им поговорить, и в то же время достаточно заметным, чтобы не было никаких злонамеренных сплетен о том, что они исчезли в кустах.

- Полагаю, вы имели в виду Кеньятту? - спросила Шафран. Макори кивнул. - Ну, есть еще одна причина, по которой я думаю, что наше время здесь скоро закончится. Я имею в виду, отвезти его в какой-то выскочивший суд кенгуру, чтобы осудить его как лидера восстания Мау-Мау. Это такой явно отчаянный, глупый поступок, когда он явно не такой.

Макори улыбнулся. - Вы должны возглавить его защиту. Какой суд устоит перед вами?

Шафран рассмеялась. - Извините, я иногда немного увлекаюсь. Но вот чего я не понимаю. Вы явно верите в независимость Кении. Но вы рискуете своей жизнью, служа людям, которые пытаются предотвратить это, и ужасно жестоко обращаетесь со своими людьми, пока они этим занимаются. В этом нет смысла - если вы не растение, я полагаю, внутренний человек Кениаты ... Но вы вряд ли сказали бы мне, если бы были им.

- Я сделаю кое-что получше. Я скажу вам правду.

- Это, конечно, самое первое, что сказал бы лжец, - сказала Шафран тоном, который, как она поняла, был слишком близок к кокетству, потому что, как бы она ни старалась, она не могла не признать, что Маку Макори был мужчиной, который заставлял ее чувствовать себя очень, очень похожей на женщину. И снова она взяла себя в руки и гораздо более деловито добавила: - "Но я дам вам преимущество сомнения. Скажите мне свою правду.

- Все очень просто. Во-первых, я не кикуйю. Я - Кисий. Поэтому я так же отличаюсь от кикуйю, как шотландец от англичанина. Но я также кениец и, самое главное, я полицейский. Я верю в верховенство закона, миссис Кортни Меербах. Я считаю, что люди должны иметь возможность жить в мире, зная, что закон защищает их от насилия, запугивания и принуждения. И да, меня, как и вас, огорчает то, как Британская империя обращается со своими подданными. Но еще большее отвращение мне вызывает то, как эти гангстеры, называющие себя борцами за свободу, обращаются со своими кенийскими братьями и сестрами. И это меня злит, потому что я воевал с англичанами и знаю, какие они. Чем больше на них нападают, тем больше они отказываются быть побежденными. Поэтому чем больше продолжается это восстание, тем дальше мы уходим от того дня, когда Кения сможет свободно управлять собой. Это глупая борьба, потому что она достигает прямо противоположного тому, что намеревается".