Особенно по вторникам
Жмуркин бил в сковороду прямо у меня над ухом, мир от этого сотрясался и был готов вот-вот рассыпаться дребезжащими осколками прямо мне за шиворот. Я открыл глаза: это оказался, конечно, не Жмуркин, он не стал бы устраивать такое свинство, он теперь политик и смотрит вдаль.
Пятахин, конечно. Вполне себе живой и здоровый, ухмыляющийся, вчерашняя порка пошла ему явно на пользу, анаболики его не разорвали.
Явился специально к моей койке и брякал в сковороду, точно пожар собирался, точно преисподняя собиралась разверзнуться. Очень захотелось эту сковороду выхватить – и настучать им по голове Пятахина в целях восстановления мировой гармонии, примерно так. Мало его вчера. Хотя, наверное, мало: если уж этого лося страус Прошка не закусал, то куда там Лаурычу справиться. Страус ударом ноги убивает лошадь, Лаурыч нет. Какой, кстати, сейчас день?
Не соображалось. Календарь, обычно четко разложенный в моей голове, смешался, даты и понедельники слиплись в пеструю летнюю кучу.
Опять разбудили. Каждый день разбудили. Почему нельзя проснуться самому, по-человечески?
– Что тебе, ошибка природы? – спросил я. – Не спится? Спина не болит? Изнутри не распирает?
– Общий сбор, – деловито сообщил Пятахин. – Общий сбор, общий сбор.
– Стряслось что?
– Стряслось. Рокотова пропала. Кажется, в лес уперлась.
– Зачем?
Пятахин не ответил, отправился стучать над Герасимовым. Герасимов, выросший в жестких условиях батора, спал по-хитрому – свернул в несколько раз куртку, сунул внутрь получившейся скрутки голову, а сверху заложился подушкой; как Пятахин ни усердствовал, разбудить Герасимова ему не удалось. Тогда он прибегнул к верному методу: зашел в изголовье кровати, поднял ее за ножки и уронил на пол. Проделал это три раза, каждый раз сопровождался криком «Мертвецы!!! Мертвецы!!!», от такого проснулся бы кто угодно.
Здоровый все-таки. Все дураки сильны, выносливы и живут долго, а иногда даже и счастливо.
Листвянко Пятахин разбудил по-аккуратному, трезвонить не стал, осторожно пощупал его за ногу. Листвянко в ответ умудрился пнуть Пятака в живот, на что Пятак только похихикал.
Лаурыч уже не спал, сидел на табуретке и с серьезным видом завязывал шнурки на кедах.
– Поспешайте, – подгонял Пятахин. – Поспешайте, граждане! Выходите на крыльцо, у нас ЧП!
Минут через пять на крыльце собрались все, сонные и злые. Жмуркин отобрал у Пятахина сковородку и объявил, что исчезла Рокотова. Никого не предупредив, не оставив записки, тайком, под покровом ночи.
– Может, кто что видел?
– А может, она в туалет провалилась? – предположил Пятахин. – Там в «Ж» две доски качаются…