– А у тебя и цепь есть утильная? – спросил Серёга.

– У меня всё есть.

Стекло в рубке опустилось, Жора закричал весело:

– Страшной, якоря-то – держат!

– Покамест держат.

– А что ж не докладываешь?

– Вот и доложил. – Он всё прислушивался. – Шелестит, – сказал уныло. – Кто слышит? Трос в клюзу шелестит. Трётся.

– Не перетрётся, – сказал Васька Буров. – Может, мешковину подложить?

– Пойду погляжу на него.

Вернулся он весь белый от сосулек, они звенели у него на рокане, как кольчуга.

– Лопнет, – сказал безнадёжно. – Немного подержит, конечно. А потом, конечно, лопнет.

– Что ж делать? – спросил Серёга. – Мы уж всё сделали, что могли.

– Сети надо отдать. Только они там, на «голубятнике», ни за что на это не пойдут.

– Может, сказать им? Они ж не знают, что мы утильный отдали. Всех наших похождений не знают.

– Знают, – сказал Васька Буров. – Когда мы его с мостика спихивали, кто-то из рубки выглядывал. Я видел.

– А всё же… – сказал Серёга. – Что они, жить не хотят?

Боцман первый пошёл, мы за ним. Из рубки нас увидали, опустили стекло. Там видно было Жору-штурмана, а за спиной у него – кепа.

– Чего тебе, Страшной? – спросил Жора.

Боцман взлез на трюм, взялся рукой за подстрельник. А мы держались за его рокан.

– Сети надо отдать, Николаич.