– А сколько ж всё-таки ей идти, базе-то? – спросил Митрохин.

– Сколько, сколько! Семь вёрст – и всё лесом.

– Опять ты за своё, – сказал Серёга. – И что ты за пустырь, ей-богу. Человек тебя спрашивает, потому что жизнь от этого зависит. Он у тебя любую глупость может спросить, а ты ему обязан ответить, понял?

Старпом кинул ложку:

– Ну что привязались? Пожрать нельзя. Подите всё у кепа спросите.

– А тебе он не отвечает? – спросил Васька.

Старпом, уже около двери, повернулся было огрызнуться – и застыл с раскрытым ртом. Толчок был еле слышный, только зазвякали миски. И «юноша», который спал на лавке, вздрогнул и проснулся:

– А?.. Куда идти?

– Никуда, – сказал Васька. – Теперь уж всё. Оборвали трос…

Старпом бухнул дверью, побежал.

– Да он и ненадёжный был, – сказал Серёга. – Трос-то.

Наверху затопали, заорали, и мы только успели докурить, как послышалась тревога. Уже не водяная, а шлюпочная – один длинный гудок, шесть коротких.

«Юноша» спросонья кинулся к двери – как был, в тельняшке, в берете, – потом спохватился, стал напяливать белую свою куртку, полотняную.

– Очухайся, – сказал Серёга. – Так в шлюпку и сядешь? Рокан твой, вспомни, где. И телогрейка.

– А успею? Ребята, вы не спешите, я – мигом.

– Чего нам спешить, – сказал Васька Буров. – Уж посидим перед дорожкой.

Хотелось нам в последнем тепле ещё побыть, побольше его захватить с собою, так вот и повод был – покуда «юноша» одевался, а кандей мешок собирал с аварийным питанием – галеты, консервы, сухофрукты. Вздумал ещё термос взять с борщом, да мы отсоветовали, как его там похлебаешь – из ладоней, что ли.

Телогрейка у «юноши» ссохлась над плитой, теперь на груди не сходилась, а на рокане половины пуговиц не было, да хоть догадался он – посудным полотенцем опоясаться. Так, под белым кушаком с кистями, и пошёл за нами на ростры.

Уже кто-то возился около шлюпки, человек пять или шесть, стаскивали с неё брезент. Старпом в рокане бегал вокруг них и орал:

– Не эту! Другую! Кто же наветренную вываливает? Надо – подветренную!..