– А что нам «дед», сами не сладим? – Боцман приложил ладони ко рту. – Эй, на мостике! Питание на брашпиль!

Из рубки донеслось:

– Получи питание…

И сразу прожектора потускнели. Вот тебе и питание.

Брашпиль еле тянул, двух якорей не потянул сразу, да и по одному едва-едва.

– Свисла машинёнка, – сказал дрифтер. – Так только кота тащить. Ох, до чего ж надоел мне этот пароход! – Взял багор с полатей, зацеплял и подтягивал якорную цепь за звенья, вроде бы помогал машине.

– Боцман! – позвал «дед». – Ты парус-то – помнишь, где у тебя?

– В форпике[64], где ж ему быть?

«Дед» заснеженной глыбой пробрался к нам на полубак, нашарил форпиковый люк сапогом, зазвякал задрайкой.

– Погоди ты, – боцман не вынес. – Ты в моё-то хозяйство не лазий. В форпик нахлебаем, так это нам в кубрик натечёт.

Он сам его отдраил, а мы – кто присел на корточки, кто лёг на палубу, чтоб хоть защитить немного форпик от носовой волны. Боцман там долго возился в темноте, чем-то гремел, звякал.

– Где ж он тут есть, мой хороший? Где ж я его сложил? Да посветите хоть, черти!

«Дед» просунул в люк руку с фонарём. Боцман сидел на каких-то канистрах, с парусом на коленях.

– Да он же у тебя!

– Ну! Так ты думаешь – я его ищу? Я фаловый угол ищу. Специально я его сложил, кверху дощечкой, а вот не нахожу. Нет, это шкотовый…

Дрифтер заорал:

– Да тащи! Тут разберёмся!

– Разберёшься ты… Вот, нашёл! – Протиснул сложенную парусину в люк. – Руку-то не оборвите, я за фаловый держусь.

Он его не отпускал, ухитрился одной рукой задраить люк, а потом бежал за нами по палубе, спотыкался и всё-таки держал. Парусина развернулась у нас, углы волочились по воде и набухали, тяжелели, дрифтер в них запутался и упал. К нам ещё несколько кинулись навстречу, подхватили, поволокли. А боцман всё держался за свой угол.

– Держу, держу, ребятки! Главное – фаловый не потерять.