В кубрике еле светился плафон. Карты валялись на полу. Не знаю, чем они там кончили, Шурка с Серёгой, кто кого.

Я растолкал Серёгу, он сказал: «Ага, иду уже» – и опять заснул. Я его стащил с верхней полки на стол. Он покачался, спросил с закрытыми глазами:

– Идём куда-нибудь?

– К чертям собачьим.

Он кивнул. Я сунул ему в зубы папиросу и зажёг. Он затянулся и совсем очухался, стал одеваться. Я его выпроводил и полез к себе в койку.

– Сень, – вдруг позвал Митрохин, – что там на мостике говорят? Потонем?

Тут я немножко взбесился.

– А что на мостике, больше твоего знают? Свой «голубятник» не работает?

Он не обиделся. Сказал мне печально:

– А я, знаешь, письмо нашёл в телогрейке. Своё, домой. Хотел на базе отдать и забыл.

– Ну, братана ты хоть встретил.

– Да. С ним-то я попрощался. А баба письма не получит.

– Ты спи давай. Хочешь – я свет вырублю?

– Не надо.

– Ты ж не заснёшь со светом.

– Я и так не засну. А со светом всё-таки легче как-то.

Я лёг в койку и вытянулся. Устал я, как ни разу в жизни.

– Слушай, – я вдруг спросил, сам от себя не ждал. – А ты почему с открытыми глазами спишь? Ты про это знаешь?

– Знаю. Это давно у меня. Я уже раз тонул. И так же вот свет погас. Потом даже в психическую больницу попал.

– Ну, ведь тогда же всё-таки выплыл. Может, и теперь…