– Какого, мать твою, здесь?!..

Голос раздался слева. Мирослав повернулся и увидел возле палатки сонного, ошалевшего от открывшейся картины охранника. Погодин не думал, действовал рефлекторно, быстро, но четко. Слегка наклонившись, он мягко бросил на землю рабочий аппарат. Охранник уже двинулся на него массивной черной тенью, на ходу соображая, как быть: с одной стороны, хозяин называет этого молокососа сыном, с другой – «сынок» только что вырубил папашу и, судя по всему, настроен совсем не дружественно. Он подскочил к Погодину, который за мгновение до этого успел принять защитную стойку. В глазах помощника промелькнуло удивление, и он выбросил вперед кулак, пытаясь заехать ему в лицо. За спиной выла, гавкала, бесновалась Алиса, пытаясь сорваться с привязи. Мирослав присел, уходя от удара, и молниеносно пробил «двоечку» – левой в бок и правой в челюсть. Второй удар был такой силы, что Погодин ощутил, как хрустнула кость на лице бойца. Его развернуло, и он рухнул на землю.

Каким бы миролюбивым ни был Мирослав, но сейчас он бил люто, остервенело, чувствуя в кулаках особую, будто чужеродную мощь, которая нисходит в состоянии, близком к аффекту. Наверное, он и был в аффекте, исступлении, потому что им всецело правила одна мысль, которая представлялась жизненно важной, пульсирующей в уме вспышками света среди мрака: «Это надо остановить. Остановить немедленно и любой ценой, сейчас же!»

Он схватил телефон, разблокировал его ломаной линией, которую не раз видел под пальцами Стрельникова, экран засветился. Мирослав с надеждой уставился на датчик сети, от волнения не сразу разглядев деления. Есть сеть! Слава рачительным китайцам, которые оснастили дикие просторы мобильными вышками! Правда, шкала сигнала показывала всего два деления, но хоть так. «Думай, соображай, – торопил он себя. – Кто вхож в любые кабинеты? Кто поймет с полуслова и доверится без лишних расспросов? Конечно, отец». Руки не слушались, дрожали. Мирослав по памяти набрал номер и увидел на экране высветившееся имя «Погодин». Гудки дребезжали, прерывались, но наконец откуда-то издалека раздалось: «Да, я слушаю…»

– Папа, это я. Ты слышишь? – Из динамика сквозь помехи урывками доносился взволнованный, такой родной голос. – Я нормально, об этом потом. Сейчас очень внимательно слушай меня, ни о чем не спрашивай, не перебивай. Все самолеты, которые были в распоряжении «Бонавиа» надо снять с рейсов. Срочно! Немедленно! Слышишь меня? Это очень серьезно и важно. Все борты! Собственный и лизинговые. Ни один из них не должен больше подняться в небо…