– Что, мой мальчик, не хватает духа? – подначил Стрельников, оскалив окровавленный рот. В межзубных впадинах блестела красная жижа, как у дикого зверя, только что растерзавшего добычу. Над оскалом лихорадочно сверкали глаза. – Ну, давай же, Мирослав, не расстраивай дядю Володю, нельзя быть таким жалким слизнем. На кону твоя жизнь! Жизнь роскошная, усыпанная папочкиными миллионами. Неужели ты ей не дорожишь? Всего-то надо всадить мне под ребра нож. Честно предупреждаю, если ты этого не сделаешь, то сильно рискуешь. Ну же, ничего сложного. Все бывает в первый раз, нужно лишь переступить черту. Дальше будет куда проще.

И он рассмеялся хрипло, сквозь боль.

Тяжесть и холод рукояти ножа в моменте стало для Погодина самым ярким и реальным чувством из всех прочих, которыми пульсировало его израненное тело. Боль, ломота – все поблекло, уменьшилось, отдалилось. Явственным остался лишь холод на ладони. «Переступить черту… Переступить черту, – усталым шепотом звучало в голове. – Черта – она же точка невозврата…» Казалось, что холод металла не уступает теплу тела, подстраиваясь под температуру, но, наоборот, поглощает его, медленно распространяясь по руке, поднимаясь выше к локтю.

Он видел перед собой Стрельникова, загнанного, но опасного, и попытался представить, как заледеневшую руку с ножом обжигает его горячая кровь. «Убью его, и сам стану мертвее трупа…» – вдруг подумал Мирослав, будто не свою, пришедшую извне мысль. Он представил, как наползающий холод окутает все его тело и останется с ним навсегда, а возможно, заставит жаждать новой порции тепла, отнятой у кого-то живого. «Зачем мне мертвый я? Не слишком ли тяжелая ноша – бездушная почти 90-килограммовая туша, которую придется тягать еще лет 50?»

«Я жалею не о том, что поторопил свою смерть, а о том, что умру искушенным», – прозвучал в голове раскаянный голос старика Роднянского. Рука с ножом сама собой ослабила хватку, из готового к расправе тела исчезло напряжение. Стрельников рванулся с места молниеносно и ловко, занося над ним зажатый в руке камень. Но Погодин каким-то чудом успел, пусть недостаточно, но податься вбок. Удар прошел по касательной. Мирослав упал, на секунду ослепнув от боли, а когда зрение немного прояснилось, увидел, как Стрельников, усевшись сверху, зажав коленями его руки, снова заносит над его головой булыжник: «Твое время вышло. Ты меня разочаровал…»

Лежа без сил, придавленный к земле, Мирослав даже не попытался дернуться. Все было кончено. Но булыжник так и не обрушился на его голову. Всем своим весом в хищном прыжке на Стрельникова навалилась Алиса, с утробным рычанием вцепившись клыками в его шею. Горячая черная кровь брызнула Погодину на лицо. Повалив обмякшее тело, Алиса не могла успокоиться и в остервенении трепала зажатую клыками плоть. Стрельников затих, голова его мотылялась по земле, словно он стал тряпичной куклой.