– Где я? – сказал Мирослав первое, что пришлось, лишь бы подать голос.

– В Гонконге. В лучшем госпитале, теперь все будет хорошо.

– А Алиса?

– В отеле. В больницу с собаками нельзя.

– Извини меня, так получилось, – глядя на бледное, болезненное лицо отца, Мирослав не смог обойтись без этой фразы.

– Бывает. Шамбалу-то нашел? – Дмитрий Николаевич держался молодцом.

– Почти, пап, почти… Если бы не Алиса и лучший госпиталь Гонконга, то кто знает.

Глава 24

Глава 24

– Презираешь меня, да?

Появившись на рабочем месте, Успенский первым делом подошел к клетке Аида и задал ему этот вопрос. Ворон посмотрел на него секунду-другую, мигнул желтыми глазами и отвернулся.

Вадим Сигизмундович поддел ногтем металлическую скобу, и дверца клетки, скрипнув, отворилась. Аид уставился на открытый проем, быстрым движением склонив голову вправо, влево, удивленно каркнул, но так и остался сидеть на месте. Успенский вздохнул, прошел к рабочему столу, скрючился на пуфе в неудобной позе, ожидая первого посетителя. «Хоть бы никто не пришел», – подумал он. И как раз в этот момент дверь в кабинет распахнулась, лязгнув металлическим замком.

– Здравствуйте, Вадим Сигизмундович! Виделись недавно. Майор Замятин Иван Андреевич. Я вас в КПЗ навещал, помните?

Успенский прищурился. Неизменный полумрак его кабинета делал глаза чувствительными к свету, который возникал в проеме открытой двери всякий раз, когда она открывалась. Обычно в первые секунды он не сразу мог разглядеть визитера, подслеповато всматриваясь в очертания силуэта на пороге. Но этого человека он узнал еще до того, как Замятин парой шагов преодолел расстояние до низкого зеркального столика с колдовской атрибутикой и неловко, но решительно примостил свое богатырское тело на зыбкий пуф.

Узнал его Успенский уже по стати. Он привык, что там, на границе освещенного коридора и его ведьмачьей норы, возникают абрисы людей, будто придавленных каким-то невидимым грузом, усталость чувствуется во всей их повадке, а силуэты обретают расплывчатый контур. Он и сам когда-то был таким. Замятин же вырисовался в проеме иначе – четко, явственно, так, что Успенский сразу узнал широкие плечи и золотистый ежик волос, отливающий желтым светом коридорной лампы. «А может, я научился все же улавливать энергетику?» – неуместная, пустая теперь уже мысль проплыла в голове, как рваный клочок сизого морока, быстро тающего под разогретым солнцем. Неуместная – потому, что Вадим Сигизмундович сейчас совершенно определенно чувствовал своей обострившейся интуицией, что появление этого человека в его приемном кабинете делает подобные мысли нелепыми, полностью обесценивая их. И на смену им, вместе с решительной поступью майора, в его жизнь входят события – а значит, и заботы – куда более тяжеловесные, значимые.