Гарри ткнул пальцем в газету.
– Это можно было сразу понять. Слушания тянутся день за днем, юристы все время прощупывают друг друга, и день за днем этот проклятущий Интеррогантум сыплет вопросами, ставящими под сомнение каждое произнесенное слово. На эти вопросы никогда не будет ответа. Они начнут жить собственной жизнью на веки вечные, и люди будут верить слухам и фальшивкам.
– Но зачем?
Гарри знал ответ, хотя и пришел к нему с неохотой, как и к осознанию, что его использовали, как патриотичного болвана. Бигем поставил ему задачу, и он, как дисциплинированный солдат, делал то, что приказано.
Теперь ему было ясно все – от манежа, где слова свидетелей невозможно было четко расслышать дальше первого ряда, до допуска бесчисленных юристов, действовавших от имени профсоюзов, пассажиров и судоходных компаний и задававших друг другу не меньше вопросов, чем свидетелям.
Бигем даже сказал ему, что стоит на кону.
Он посмотрел на Салливана.
– Бигем считает, что действует в интересах империи.
Серые глаза Салливана пристально посмотрели на Гарри.
– А это действительно так?
– Не знаю, – покачал головой Гарри. – Это ты мне скажи. Австралия – часть империи. Что вам нужно от нас?
Голос Салливана прозвучал резко и с такой злостью, что рабочий конь рысью отбежал на другой конец загона.
– Моя семья уже получила от родной страны более чем достаточно, – сказал Салливан. – Мы австралийцы, потому что моего деда увезли туда в цепях за преступление, которого он не совершал. Дочка мелкого местного сквайра обвинила его в том, что он был отцом ее ребенка. Полагаю, ей было безопаснее обвинить деда и назвать это изнасилованием, чем признаться, что она переусердствовала с кем-то из своего круга. Старик теперь один из богатейших людей в Австралии, но ему так и не дают покоя шрамы от кандалов. Меня растили, чтобы отомстить за него, поэтому не спрашивай, что я думаю об империи. Я был послан сюда, в самое сердце этой чертовой державы, чтобы найти людей, которые поступили с ним несправедливо.