— Суть не в этом, — вознегодовал побагровевший Крат. — Венценосцу нужны дельные советники. И когда смута закончится, его царству для того, чтобы блюсти законы, судить и карать ослушников, вести торговлю и ремесла, как воздух понадобится верная, надежная знать — великая опора трона во все времена!

Балт мотнул головой:

— Венценосцу сейчас нужны воины, а не жирные деляги вроде тебя.

— Да как ты смеешь! — Крат возмущенно встал.

— Довольно! — унизанным перстнями кулаком правитель ударил по подлокотнику трона. Властный голос эхом отскочил от высоких стен залы, и тут же водворилась тишина. После успокоительного вдоха Вабат продолжил: — О том, чтобы выставить за стены цитадели кого-то из моей знати, не может быть и речи. То же самое и в отношении римлян. Сделать это — значит навлечь на себя всю карающую мощь Рима, едва лишь весть об этом донесется до его стен. Не остается ничего иного, кроме как со всей скорбью принять третий путь, предложенный нам центурионом. Это наименьшая из жертв, которой можно уберечь мой трон. Придется поступиться теми горожанами, что спасались здесь у нас.

К правителю с мукой в глазах обернулся Термон.

— Что еще? — бросил Вабат.

— О венценосец, мы все можем предугадать исход того, что люди окажутся выброшены за стены на милость мятежников. Ведь многие из них доводятся нашим воинам родней. Что скажут они, когда узнают об этом? — Термон жестом обвел четверых телохранителей у трона. Все глаза устремились на них; верные присяге и выучке, четверо воинов стояли, застыв истуканами. Неловкую паузу прервал Балт:

— Тогда надо действовать осмотрительно. Те воины, у кого среди беженцев есть родственники, должны быть на время удалены в казармы, а остальных иждивенцев следует окружить и выставить вон.

— А что, если они не захотят уходить? — задал вопрос Катон. — Вот возьмут и заупрямятся?

— Применим силу, — отмахнулся Балт. — Жесткое время требует жестких действий, римлянин.

— Мне это известно. — Катон что-то быстро обдумывал. — Вероятно, мы должны как-то обсудить с Артаксом безопасность их прохода. Перед нами эти люди ничем не провинились и не заслуживают такой участи.

— Прекраснодушие прекрасно само по себе, римлянин, но с какой стати Артаксу вступать с нами в переговоры? Ему с нас заполучить нечего.

— Как сказать. Есть кое-что, что мы могли бы ему предложить, причем такое, от чего ему будет сложно отказаться.

Собрание повернулось к нему с молчаливым интересом. Катон, сглотнув, принялся объяснять, что у него на уме.

В полдень ворота цитадели приоткрылись и наружу вышел Катон. Был он безоружен, как и двое сопровождающих его ауксилиариев. Один из них нес буцину, на ходу то и дело выдувая из нее резкие звуки; второй держал большой алый стяг, легко различимый из расположения повстанцев. Пройдя три десятка шагов, эта тройка остановилась на виду у защитников и мятежников, которые с любопытством смотрели на нее со стены купеческого подворья. Катон нервно сглотнул и в очередной раз прикинул, насколько все же обдуман этот его поступок. Еще было время повернуть назад и отбежать туда, где безопасно. Но тут за спиной глухо стукнуло: это сомкнулись створки ворот, отнимая у Катона и его спутников какой-либо иной выбор, кроме как продолжать начатое.