Володя, если с местными будешь говорить, попроси, чтобы Мотре моей передали, что я жив и буду уходить на восток. Пусть из деревни не уходят и ждут, медленно проговаривая слова, морщась от боли, произносит Пётр. Да, надо как то сказать Марии, что Иван погиб...
Снимаю вещевой мешок, развязываю узел и вытряхиваю на траву его содержимое, прошу старшину присмотреть за всем своим барахлом, затем одалживаю у него фляжку под воду. Немного воды, что была во фляжке, мы разделили на троих и выпили. В барабан нагана вставил патроны, предварительно выбив шомполом шесть стрелянных гильз, потом привычно крутанул его, проведя по руке и убрал наградное оружие в карман брюк. Из вещей оставил только финку, плоский фонарик и беднягу - бинокль, водрузив его себе на шею с помощью ремешка. Финка занимает привычное место за голенищем сапога, фонарик кладу в другой брючный карман. Красноармейскую книжку, знак "Отличника РККА", значок КИМа вместе с самим билетом и другие документы со словами: Иван, не потеряй и сохрани! временно передаю на хранение Максакову. Мимолётно улыбнувшись на мои слова, старшина наставляет:
Володя, я уже давно служу и людей насквозь вижу... Ты давай, там не шали! Сегодня больше не надо геройствовать. Надо уцелеть. Если Ваську найдёшь, проверь, может, ещё жив.
Хорошо, Иван, так и сделаю, успокаиваю Максакова и тихо прощаюсь: Мне пора! Хочу осмотреться... До встречи. Ждите меня.
Перед тем как начало темнеть оставляю товарищей, осторожно пробираюсь к краю леса, ложусь на траву и начинаю внимательно наблюдать в бинокль за местностью. Пока выходил к опушке с деревьев нарвал немного веточек с листвой, которые как мог, закрепил на своей одежде, фуражке и даже за голенищами сапог. Когда стемнеет, такой камуфляж сделает меня не заметным на местности, фигура будет несколько размыта и смазана на фоне вечернего тумана...
Выдвигаюсь, когда вечерние сумерки только-только начали накрывать местность. В воздухе пахнет гарью. В деревне стоит тишина. Не слышно даже привычного для уха лая цепных дворняг. Натыкаюсь на свежую воронку от снаряда, потом ещё на одну, иду ещё метров пятьдесят, натыкаюсь ещё на воронку и ещё. Рядом с четвёртой воронкой нашёл пограничную фуражку, видимо отброшенную силой взрыва на землю, потом натыкаюсь на мёртвое тело Василия Захарина. "ДП-27" лежит в метре от тела, тарелка диска смята от удара осколка, её край загнут немного вверх. Осторожно подсвечивая себе фонариком, осматриваю пулемёт и вижу, что он цел. По крайней мере, если убрать испорченный диск и вставлять патрон в патроноприёмник, то запросто можно вести огонь по цели одиночными выстрелами. Решаю всё необходимое сделать на обратном пути, а пока накрываю лицо убитого фуражкой и кладу "дегтярёв" на землю, рядом с телом. Дальше, где ползком, где перебежками двигаюсь в сторону просёлка, ведущего в сторону деревень Большие и Малые Раковицы. По этой дороге мы ещё вчера шли со стрельбища, через деревенскую улицу, до околицы и городку заставы. На дорогу выбираюсь в районе небольшого мостика через ручей и, соблюдая все меры предосторожности, долго бреду вдоль её обочины и дохожу до могил сельского кладбища и до темнеющего остова небольшой часовни. В деревню зашёл через пашенные наделы и огороды сельчан. По тёмной улице осторожно пробираюсь в сторону знакомого мне дома, в котором живёт Александр Нестерович со всей своей многочисленной семьёй. Нахожу дом целым и невредимым, осторожно открываю дверь, прохожу во двор и несколько раз тихонько стучу по оконному стеклу. Чутко прислушиваюсь и слышу, как внутри дома началось небольшое шевеление, потом мелькнул огонёк зажжённой свечи или лампы. Слышу шаги с той стороны входной двери, затем раздаются тихие слова хозяина дома: